не расставаться с ним, но просил разрешения съездить сперва к отцу, успокоить старика. Калиф не мог не согласиться на такое справедливое желание. Они сели на коней и до заката солнца прибыли в Багдад. Калиф отвел Саиду длинный ряд комнат в собственном дворце и обещал в скором времени выстроить для него отдельный дом.

При первой вести о радостном событии, старые друзья по оружию, — брат калифа и сын визиря, — явились к Саиду. Они обнимали спасителя дорогих им людей и предлагали свою дружбу. «Мы давно друзья», — сказал Саид и показал цепь, полученную им на состязании. Они сначала не поверили, так как видели его всегда с бородою и очень смуглого, а теперь перед ними стоял безбородый и белолицый юноша. Саид, смеясь, велел принести тупое оружие, начал фехтовать с ними и еще раз доказал, что он никто иной, как храбрый Альмансор. Друзья с восторгом приветствовали товарища и Саид тут же рассказал зачем и как менял он вид свой.

На следующий день Саид сидел у калифа, когда вошел Мессур, каммерарий и доложил: «Повелитель правоверных, если разрешишь, я бы просил тебя об одной милости».

— «Выслушаем сперва», — отвечал Гарун.

— «Там ждет мой любимый двоюродный брат Калум-Бек, известный купец Багдада. У него странное препирательство с одним человеком из Бальсоры. Сын того служил у Калум-Бека, обокрал его и бежал, никто не знает куда. Теперь отец требует сына своего от Калума, а у того его нет. Калум как великой милости просит тебя выслушать его, и своим светлым умом и мудростью решить спорь его с чужеземцем».

— «Хорошо», — согласился калиф. — «Через полчаса пусть идет твой брат со своим противником в залу суда».

Мессур вышел, а Гарун сказал: «Это наверное твой отец, а так как, к счастью, я знаю все как было, суд мой будет настояний суд Соломона. Ты, Саид, спрячься за завесу трона и не показывайся, пока я не позову, а ты, великий визирь, пошли за неправедным судьей. Мне он понадобится при допросе».

Оба последовали приказание. Сердце Саида забилось сильнее, когда он увидел бледную, исхудалую фигуру отца, нетвердыми шагами входящего в залу. От него не ускользнула также самоуверенная, хитрая улыбка Калума, который, проходя, что-то шепнул Мессуру. Саида взяло такое зло, что он чуть не выпрыгнул из-за занавески. Все его беды и несчастья проистекали от гнусного старикашки.

В зале собралось много народа: все жаждали слышать праведный суд калифа. Великий визирь подал знак молчания; повелитель Багдада взошел на трон и велел выступить истцу.

Калум-Бек нахально выступил вперед и начал: «Нисколько дней тому назад я стоял у дверей своей лавки, как вдруг прошел глашатай с кошельком в руке, а за ним этот человек. Глашатай кричал: «Кошель золота тому, кто может доставить сведения о Саиде из Бальсоры!» Этот Саид был у меня в услужении, почему я крикнул: «Сюда, друг, я могу заслужить твой кошель». Тот человек, что теперь так свирепо на меня смотрит, приветливо подошел ко мне и спросил, что известно мне о его сыне. Я спросил: «Вы, Бенезар, его отец?» А когда он радостно утвердил это, я рассказал ему все, что знал, как я спас молодого человека в пустыне, как привез его в Багдад. На радости он отдал мне кошель. Но не безумный ли это человек? Когда я стал рассказывать дальше и сказал, что сын его служил у меня и наделал глупостей и обокрал меня, а потом скрылся, он ничего слышать не хотел, и вот теперь пристает ко мне, требует с меня сына и деньги назад. А я не могу отдать ни того, ни другого. Деньги — мои по праву за новость, а его негодяй сын пропал».

Заговорил Бенезар. Он описал сына, говорил, насколько тот благороден и добр, и что прямо невозможная вещь, чтоб он украл. Он умолял калифа строго расследовать дело.

— «Надеюсь», — начал Гарун,обращаясь к купцу, — «что ты заявил о краже?»

— «О, конечно», — отвечал тот улыбаясь, — «я сдал его судье».

— «Привести судью», — приказал калиф. Ко всеобщему удивленно тот тотчас же появился словно по волшебству. Калиф спросил его, помнит ли он этот случай, и тот припомнил.

— «Выслушал ты молодого человека? Сознался он в краже?» — спросил Гарун.

— «Нет, он был так нахален, что хотел сознаться только вам», — возразил судья.

— «Но я не помню, чтоб видел его», — сказал калиф.

— «Да зачем же! Так пришлось бы ежедневно целую толпу к вам пригонять; все хотят лично с вами говорить».

— «Ты должен, кажется, знать, что слух мой всегда открыть для всех», — отвечал Гарун. — «Но, вероятно, доказательства кражи были так несомненны, что совсем не требовалось вести ко мне молодого человека? У тебя были свидетели, что деньги, украденные у тебя, принадлежали тебе, Калум?»

— «Свидетели?» — переспросил тот, бледнея. — «Нет, свидетелей у меня не было, да ведь вам известно, милостивый повелитель, что все деньги на одно лицо. Как могут свидетели знать, что именно этих золотых не хватает в моей кассе».

— «Так как же ты узнал, что эти деньги принадлежат именно тебе?» — спросил калиф.

— «По кошельку, в котором они были», — возразил Калум.

— «Кошелек у тебя?»

— «Вот он», — сказал купец, торжественно подавая великому визирю кошелек для передачи калифу.

Тогда визирь вскричал с поддельным удивлением: — «Клянусь бородою пророка! Ты смеешь уверять, что это твой кошелек? Ах, ты, обманщик! Это мой кошелек и дал я его с двумя стами золотых честному, отважному юноше, который спас меня от большой опасности».

— «Можешь ты поклясться в этом?» — спросил калиф.

— «Спасением души своей готов поклясться», — отвечал визирь: — «мне его собственная дочь вязала».

— «Ой-ли!» — воскликнул калиф: — «так ты как же судил, праведный судья? Отчего ты так уверовал, что кошелек принадлежит купцу?»