— «Он поклялся», — отвечал смущенный судья.

— «Так ты дал ложную клятву?» — прогремел калиф, обращаясь к купцу. Тот бледный и дрожаний стоял перед ним.

— «Аллах, Аллах!» — кричал тот. — «Конечно, я ничего не смею возразить великому визирю, не смею ему не верить, но, право же, кошелек я считал своим и негодный Саид украл его. Право, дал бы тысячу золотых, чтоб этот мошенник был налицо».

— «А куда ты девал Саида?» — спросил калиф. — «Скажи, куда послать за ним, чтоб произвести дознание?»

— «Я послал его на необитаемый остров», — отвечал судья.

— «О, Саид! Несчастный сын мой!» — с рыданием воскликнул Бенезар.

— «Так он сознался в преступлении?» — допрашивал Гарун.

Судья побледнел. Он испуганно поводил глазами, и, наконец, сказал: «Насколько мне помнится — да».

— «Так ты даже наверное не знаешь?» — продолжал калиф громовым голосом: — «так мы сами его спросим. Выходи, Саид, а ты, Калум-Бек, изволь-ка выплатить тысячу золотых: он здесь налицо».

Калум-Бек и судья вообразили, что видят призрак. Оба упали на колени и громко взывали: «Пощади, пощади!» Бенезар же почти без чувств упал на руки подоспевшего Саида. Калиф продолжал ледяным голосом: «Судья, вот Саид, сознался он в преступлении?»

— «Нет, нет», — ревел судья, — «я даже не выслушал его: я слушал только Калума, он занимает такое видное положение!»

— «Разве для того поставил я тебя судьей, чтоб судить людей по их положению?» — с благородным гневом воскликнул калиф. — «Ссылаю тебя на десять лет на пустынный остров, чтоб ты там хорошенько раздумал о справедливости. А ты, дрянной человек, который спасает погибающих для того, чтоб обращать их в своих рабов, выплати, как уже сказано, тысячу золотых, раз ты обещал выплатить их, если явится Саид».

Калум было обрадовался, что так дешево отделался, но не тут-то было. Калиф продолжал: «За ложную клятву у судьи получишь сотню ударов по пятам. Затем предоставляю Саиду выбрать, что ему более приятно: всю твою лавку и тебя в посыльные или десять золотых за каждый день, что он провел у тебя?»

— «Отпустите его, пусть идет!» — воскликнул юноша, — «мне ничего не надо от него».

— «Нет, нет», — отвечал Гарун, — «я хочу, чтоб ты получил должное вознаграждение. Выбираю за тебя десять золотых в день, а ты уж потрудись вычислить, сколько дней провел в его когтях. Теперь уберите его».

Калиф встал и провел Саида и Бенезара в другую залу; там рассказал старику, как спас его Саид и пригласил Бенезара переселиться в Багдад.

Тот согласился и поехал только домой собрать имущество. Саид же зажил в собственном дворце, выстроенном для него благодарным калифом. Братья калифа и сын великого визиря стали его постоянными спутниками и в Багдаде сложилась пословица: «Будь счастлив как Саид, сын Бенезара».

ХОЛОДНОЕ СЕРДЦЕ

Кто задумает посетить Швабию, пусть не преминет заглянуть в Шварцвальден; не ради леса, — хотя нигде нет такого необъятного количества стройных сосен, — а ради народа. Трудно себе представить, насколько этот народ рознится от всех других представителей человеческого рода. Шварцвальденцы крупнее обыкновенных людей, широкоплечи, мускулисты, с гибкими, сильными членами. Можно подумать, что укрепляющий аромат сосен с юности придает какую-то особую мощь их дыханию, изощряет глаз, закаляет дух, отчего они кажутся нисколько грубее обитателей речных долин и равнин. И не только осанкою и ростом, но даже нравом и одеждою резко отличаются они от жителей по ту сторону леса. Всего красивее наряд баденского шварцвальденца; мужчины отпускают бороду, как подобает ей расти по законам природы; носят черные куртки, объемистые шаровары мелкою складкою, красные чулки и остроконечные шляпы с широким бортом. Все это придает им степенный, внушительный вид. Занимаются они большею частью стеклянным производством, а также изделием часов, которые и разносят по всему свету.

По другую сторону леса живет другая часть того же племени, но уже нравы и обычаи у них не те, как у стекольщиков. Эти торгуют лесом; они рубят и пилят свои сосны, сплавляют их в Некар, а из Некара в Рейн и так до самой Голландии. Приморские жители хорошо знают шварцвальденцев и их длинные плоты; они останавливаются у каждого города и гордо ждут, не нужны ли кому балки и доски. Но лучшие бревна и доски приберегают они для Голландии. Там строят из них корабли. Люди эти привыкли к грубой кочующей жизни. Счастье их в том, чтоб спускаться с лесом по реке, беда их — тянуться обратно по берегу. Наряд их совсем не тот, что у стекольщиков. Они носят куртки из темного полотна, широкие зеленые подтяжки через грудь, и штаны из черной кожи, из кармана которых непременно торчит медная мерка в виде почетного знака отличия. Но гордость и блаженство их — это сапоги, сапоги удивительнейших размеров, когда-либо виданных на свете; они пяди на две торчать над коленом и потому «плотовщики» могут спокойно расхаживать по воде футов трех глубины без боязни промочить ноги.

Еще в недавнее время обитатели леса верили в существование лесных духов и немалого труда стоило искоренить в них нелепое суеверие. Но странно то, что даже присущие Шварцвальдену духи разделились на две партии. Так, уверяют, что Стеклянный Человечек, добрый маленький дух, футов четырех высоты, никогда не появлялся иначе как в черной куртке с шароварами, красных чулках и остроконечной шляпе с широким бортом. А Голландец Михель, живший по ту сторону леса, представлял из себя широкоплечего парня — великана в одежде сплавщика; многие, якобы видевшие его, уверяли, что всего достояния их не хватило бы на уплату кожи, из которой сшиты эти сапоги. «Уж такие огромные, что любой человек с головой в них уйдет», — говорили все и клялись, что нимало не преувеличивают.