«Но есть же кто-то, о ком ты сейчас думаешь?» – спросил Херре, вертясь, чтобы устроиться поудобнее в своем застегнутом до подбородка спальном мешке.

«Смешно, что ты об этом спросил, – ответил я, усмехаясь. – Да, есть, но эта птичка уже улетела».

3 сентября 1995 года, воскресенье

Не успели мы все заснуть, как вскоре после полуночи меня разбудила суматоха в лагере. Ержи был на раскопе, и мне было видно, как он перетаскивает брёвна с одного места на другое. Его торопливые движения напоминали ритуальный танец. Иногда он останавливался, чтобы обдумать новую конфигурацию. Коротая первую ночную вахту, Рене и Хенри сидели перед своей палаткой в сумеречном свете. Солнце едва опустилось за горизонт.

«Он внезапно вскочил и убежал, – сказал Рене. – Наверное, у него возникла какая-то мысль». Я стоял и смотрел, как беседуют Хенри и Рене.

«И вот еду я на машине домой и твержу себе: я опоздал, я опоздал, я опоздал. Ей это не понравится, – рассказывал Рене. – А когда наконец я добираюсь до дома, что, по-твоему, она говорит, едва меня увидев?»

«Ты опоздал!»

«Точно! И как-то сразу пропадает охота извиняться. Ты ведь знаешь, как это бывает?»

Тем временем Ержи достал рулетку и положил на нее камень, быстро и аккуратно переступая через прогнившие брёвна, которые остались от Благохранимого дома. В ту ночь мы стали свидетелями того, как на человека снисходит подлинное и непостижимое вдохновение. Ержи переложил потолочную балку на новое место и закурил сигарету. Затем, в глубоком раздумье, он направился в нашу сторону. Пройдя разделявшие нас 150 метров, он словно очнулся от забытья и произнес: «Длина южного бревна – 6,24 метра. На концах у него сохранились неповрежденными замковые вырубы. Значит, это максимальная внешняя ширина дома. Всего было найдено пять бревен. В том числе два года назад нашли бревно длиной 6,2 метра. Я думаю, это часть конструкции крыши. Я рассмотрел все возможности». Он уселся рядом с нами, стараясь не обращать внимания на наши подначки.[68]

«Нет, нет, вот смотрите. – Наше нежелание понимать явно его раздражало. Он вытащил нож и набросал план Благохранимого дома на вытоптанной площадке. – В прошлом веке на этом месте был найдена мера амстердамского аршина – это 68,8 сантиметра. Именно этой мерой они пользовались, когда размечали площадку под дом. – Он показал ножом себе за спину, в направлении раскопа. – План, который мы там обрисовали, имеет размеры 6 метров 20 сантиметров на 10 метров и 30 сантиметров, то есть в точности 9 на 15 аршин. Получается соотношение три к пяти. Это близко к золотому сечению – математической пропорции, которая пронизывает всю архитектуру эпохи Возрождения. Понимаете?»

Мы буквально онемели. Это озарение вдохнуло душу в массив чисел, на первый взгляд казавшихся бессмысленными. Постройка, основанная на пропорциях золотого сечения, органична: она производит впечатление гармонии и внушает уверенность. «Эти люди оказались лицом к лицу с неизведанным, – продолжал Ержи. – Они могли остаться на борту и молить Бога о спасении из лап смерти. Вместо этого они взяли на себя ответственность за свою судьбу и построили дом. Из «Дневника» де Вейра мы знаем, что в доме были сени. До сих пор мы полагали, что они были пристроены к дому с северной стороны, но тогда размеры зимовья никак не сходились – оно оказывалось слишком большим. Так вот – сени были отгорожены внутри во всю ширину дома [см. дополнение к главе]. Теперь всё встает на свои места: это соответствует всем ранее собранным данным. Северное бревно заросло мхом и частично разрушилось – вероятно, оно находится на своем первоначальном месте. Южное бревно имеет длину 6,24 метра и лежит на поверхности. Угловые камни, которые мы здесь видим, находятся на расстоянии 6,2 метра друг от друга. Это и есть ширина дома. Она подтверждена археологическими данными и соcтавляет ровно 9 аршин. Теперь умножаем ширину на золотое сечение – 1,618, – получим 14,56 аршин, или чуть больше 10 метров. Именно столько измерил Карлсен, пока нижние венцы еще были на месте». Он торжествующе усмехнулся. Вся конструкция теперь может быть пересчитана и возникает практически из земли. Высота дома может быть выведена из длины полуразрушенной стойки – 206 см: 3 аршина и еще чуть-чуть для стока воды и снега, как писал де Вейр: «…и этими досками обшили дом; крышу сделали в середине повыше для стока воды…» [5 октября 1596 года].

«И еще кое-что, – продолжил Ержи. – Невысокая куча мусора и экскрементов, которую мы нашли на южной стороне, была, конечно, снаружи хижины, а не внутри. На схеме распределения находок видны три скопления с южной стороны хижины, вероятно, потому что там были двери. Это согласуется с дневниковыми записями, рассказывающими, как их засыпало снегом, когда ветер дул с севера. Что вы на это скажете? Где, по-вашему, будет скапливаться снег? Спереди или сзади?»

«И тут и там, – ответил я. – Но, вероятнее всего, рядом с хижиной, там, где стены закрывают от ветра. Де Вейр писал: «Так как у нас в сенях было три выхода с тремя дверьми, а дом был полностью погребен под снегом, то мы сняли среднюю дверь и вырыли в снегу рядом с ней снаружи большую пещеру или нору, вроде свода или погреба, чтобы там можно было справлять нужду и бросать туда прочие нечистоты» [5 January 1597].

«Благохранимый дом, вероятно, был построен с использованием стоек шесть на четыре, – заметил Ханс Бонке на следующий день, когда мы сидели за обедом. – Эти стойки были соединены поперечными балками. Тем, кто привык жить на корабле, дом должен был казаться просторным: в нём вполне хватало места для 17 моряков. Поверх балок крыши они, по всей видимости, поместили четыре балки, соорудив из них раму для дымохода над очагом. Для строительства прочной хижины требовалось большое количество дерева. На сооружение стены ушло около 160 квадратных метров досок и реек, которые нужно было скрепить гвоздями. По словам Карлсена, который видел эти доски, они были 1,5 дюйма в толщину и 16 дюймов в длину. Де Вейр пишет, что они разобрали каюту. Но для постройки хижины требовалось в два раза больше досок, чем можно было добыть таким способом. По-видимому, доски палубы тоже пошли в дело».[69]

«А может, они взяли с собой древесину для строительства зимовья? – спросил я. – Ведь зачем-то им нужны были эти сотни железных гвоздей?»