Ее влечение к Карлу было иным. Она инстинктивно понимала, что их союз был бы более уважительным, более сдержанным, более взрослым.

«Ага, куда более взрослым, — сказала бы Барб. — Он же на двадцать лет старше тебя».

Интересно, что она скажет теперь? Когда вкус Карлоса еще сохраняется во рту Глории?

«Полистай доктора Фрейда. А еще лучше — заведи сама на себя историю болезни».

Глория усмехнулась.

Надо бы запомнить этот разговор как можно точнее.

Вернувшись в свой номер, она вытащила из рюкзака «поляроид». Сфотографировала на пробу вид из окна: щелчок, вспышка, жужжание — и вот он, снимок. Отлично.

Когда она вошла, Карлос даже не пошевелился. Лежал на животе — шея вывернута, прикованная к шезлонгу рука свисает с края кровати, сам шезлонг наполовину улез под нее. Лицо слегка смято, губы сложены, как у рыбы, правая щека как будто припухла. По-юношески гладкое тело. Глория взяла его в рамку, спустила затвор.

Карлос так и не шелохнулся. Ну и соня. Неудивительно, что он спокойно проспал всю ночь, в отличие от нее, только и знавшей, что дергаться. Принцесса на горошине. Жаль, что она не умеет расслабляться, как он.

Нет, вы только посмотрите на него.

Большая часть лица Карлоса в кадр уместилась, однако снимок получился не очень четким. Глория сунула его в задний карман брюк, сделала новый. Этот оказался получше.

Пока она готовилась снять его еще раз, Карлос начал просыпаться:

— Ннннннн.

— С добрым утром.

— Нет-нет-нет… — Он сел, протянул к ней руки. Вернее — это она так подумала. Потянулся он к фотоаппарату: отобрал его и опустил на пол. — Спать, — сказал он.

— Еще только разок, — сказала Глория. — Ты хорошо смотришься в этом свете.

— А сколько времени? — спросил Карлос. Он взял ее за руку, посмотрел на часы: — Охххх…

— Я-то спала не так сладко, как ты, — сказала она.

Карлос похлопал ладонью по кровати:

— Добери сейчас.

— Мне и без того хорошо. Да и ехать нам уже скоро. Вот я и решила: займусь художественным творчеством.

— Слишком рано еще, — сказал он. — Ложись.

— Я уже оделась.

— Так разденься, — Он ухватил ее за ногу, потянул к себе.

— Можно я тебя еще раз сниму?

— Нет, — ответил он. — Не хочу.

— Почему?

— Не люблю сниматься.

— Да брось ты…

Глория опустилась, чтобы взять фотоаппарат, на колени, но Карлос поймал ее запястье.

— Никаких снимков, — сказал он.

Она, помедлив немного, кивнула, Карлос отпустил ее руку. Она подняла фотоаппарат с пола.

— Глория.

— Я его выключить хочу.

Он проследил за тем, как она это делает, затем вылез из постели, подошел к груде своей одежды и начал, повернувшись лицом к стене, одеваться. Конечности его выглядели костлявыми, жесткими. Когда он зевал, из-под кожи выпирали ребра.

— Холодно, — пробормотал он, влезая в джинсы.

Шезлонг при каждом его движении погромыхивал.

Карлос поднял над головой рубашку, но тут же сообразил, что надеть ее не сможет.

— Пора бы уже избавиться от этой херовины, — сказал он.

— Да, — согласилась Глория, глядя на красные пятна, оставленные пальцами Карлоса на ее запястьях.

— Я проголодался. — И следом: — Ты ведь сфотографировала меня.

— Нет, ты же не велел.

— Я о первом снимке говорю. Сделанном, пока я спал. Он-то меня и разбудил.

— Я не хотела этого.

— Отдай его мне.

— Зачем?

— Я же тебе сказал, не люблю сниматься.

— Ты на нем красивый.

— Дело не в этом. — Он облизал губы. И тоном более мягким: — Я вовсе не хотел набрасываться на тебя. Понимаешь, у меня к этому особое отношение. Я стесняюсь фотографироваться. Это связано… с моим пьянством. С представлениями о себе. Ну, ты понимаешь, что я имею в виду.

Глория кивнула. Что он имеет в виду, она не понимала решительно.

Карлос подступил к ней, сжал свободной рукой ее плечо, попросил:

— Извини. Мне следовало сказать тебе «с добрым утром».

Он склонился, чтобы поцеловать ее запястье.

— С добрым утром, — повторила она, глядя на его макушку.

— Пожалуйста, отдай мне снимок, ладно? Мне от этого легче станет.

Она залезла в задний карман, достала одну фотографию из двух. Карлос вгляделся в нее.

— Красивая, — сказал он. — Спасибо. — И поцеловал Глорию в лоб: — Ты так хорошо все понимаешь.

Он снова пересек комнату, взялся за носки.

— Так какой у нас план? — спросил он.

Глория не ответила, она думала.

У тебя похмелье, ты раздражена. И потом, тебе тоже не понравилось бы, если б тебя так вот разбудили.

— Извини меня, — сказала она.

— За что?

— За то, что фотографировала тебя.

— Фото… Забудь. Я наконец проснулся и готов в дорогу. У тебя ведь есть какой-то план для нас, верно? Ты говорила об этом ночью.

— Да, — ответила она. И сжала пальцами фотоаппарат. — Ты прав. Пора в дорогу.

ОНИ ПОЕХАЛИ НА СЕВЕР, В ХОАКУЛ, и вскоре увидели череду приземистых архитектурных банальностей, третьей из которых была клиника. Карлос указал Глории на хозяйственный магазин.

— Там, наверное, с меня смогут снять эту дрянь, — сказал он. — Высади меня здесь, а потом я приду к тебе в больницу.

— А ты не хочешь пойти туда со мной?

— Кто знает, сколько времени это займет, — ответил он, вытаскивая из своего рюкзака чистую рубашку поло. — Так мы управимся быстрее.

Он поцеловал ей руку.

— Как только закончу, приду.

— Хорошо.

— И прости меня за недавнее. Я, пока не поем, могу вести себя как черт знает какая свинья. Остановимся где-нибудь, как только сможем?

Она кивнула:

— И ты меня прости.

— У тебя впереди большая карьера.

— Карьера?

— Будильника. Ты берешь фотоаппарат, дожидаешься нужного момента — эй…

Глория, смеясь, вытолкала Карлоса из машины и поехала дальше, поглядывая в зеркальце заднего вида на него, шагавшего по пояс голым к магазину. Тело его поблескивало под солнцем.

В клинике на сей раз было тихо: ничто не мешало пересечь приемную, сесть и даже почитать в состоянии относительного покоя. Детишки лежали на коленях матерей, дремля либо поскуливая от боли в воспаленном ухе или горле. Одетый в залоснившийся черный костюм мужчина с зеленоватым лицом сидел, согнувшись вдвое. Увидела Глория и знакомого ей бродягу: он спал, обвив телом большой цветочный горшок и подрагивая во сне.