– Естественно. Итак. Ты был убит на дуэли своим другом Евгением Онегиным.

Лицо Владимира скорчилось от боли. Казалось, одно упоминание об Евгении причиняло ему страдание.

– Это неважно. Важно другое. Твоя судьба была предрешена. Ты никогда не был живым существом, ты – персонаж книги. Тебя придумал автор. Тебя, Евгения, Ольгу, Татьяну – всех вас, никакого Бога для вас нет, есть только ваш автор. И его решения по вашим судьбам. Ты же сам писал, верно?

– Что за бред? Я живой человек!

– Нет. Может быть, сейчас – да. Но то, что ты помнишь, не более чем плод воображения автора.

– Как вы докажете?

– Сам увидишь. Ты же не собираешься оставаться здесь, у озера. Пойдём в дом хотя бы. Обсохнешь, там и поговорим.

Выбора не было. Ленский кивнул. Тень помогла ему подняться. Пока что всё выглядело так, словно он видит сон и не может проснуться.

*

Огонь в печи потрескивал, и Ленский тщетно пытался согреться, кутаясь в одеяла. Его трясло, а существо, сидящее рядом, пугало.

– Согреваешься?

– Нет. Очень. Холодно, – стуча зубами, отозвался Владимир.

– Ну, возможно, теплее и не станет. Кровь не будет циркулировать в твоём теле, потому что сердце не бьётся. Ты мертвец, Ленский. Живой мертвец.

– За что мне это наказание?

– О… – Чёрный Человек вскочил, – очень своевременный вопрос. Я бы рекомендовал узнать об этом у Пушкина, но он, видишь ли, умер.

– Кто такой Пушкин?

– Твой автор. Твой создатель и твой убийца, если уж уточнять.

Владимир зажмурился, голова болела.

– Так же, как и Онегин? – вдруг вырвалось из холодеющих уст Владимира.

– Нет, так же, как ты, – усмехнулся Чёрный Человек. – Его тоже застрелили на дуэли. Правда, не совсем друг, скорее, друг его жены, ну, ты понимаешь, как это, когда кто-то «дружит», «танцует» и прочее девушку, которую ты любишь.

– За… замолчите, – голос Ленского прервался.

Чёрный Человек подошёл к печи, дунул в неё, и огонь разгорелся ярче. Ленский молчал. Он пытался понять, что ему делать дальше, что от него хотели, зачем это всё.

– Мне казалось, когда я тонул в воде, я слышал женский голос…

– Всё верно, – прошептал Чёрный Человек. – По правде говоря, ты был здесь нужен, вот только с той, кому ты был нужен, произошёл, так сказать, несчастный случай.

Эта фраза мгновенно вывела Ленского из ступора. Он вскочил.

– Девушка? Что? Ты что-то сделал? Кто она?

– Она была как ты. Давно обреталась в этом мире. Её автор тоже отсюда. Но, в отличие от тебя, она не злилась на своего создателя.

– С чего ты взял, что я злюсь на своего создателя? Если он вообще есть…

– Ну, пока не злишься, – Чёрный Человек проявил на своём теневом лице белый оскал.

– Что с девушкой? – Ленский был в замешательстве, понимал, что нужно что-то сделать или кому-то помочь.

– Умерла она, Володя. Из-за тебя все умирают. – Чёрный Человек переместился к двери. – Я оставлю тебе еды. Чтива. Здесь тебя никто не потревожит. Эта деревня заброшена. Для города ты пока не готов.

– А если я уйду?

– Очень пожалеешь. Между эпохой, из которой ты родом, и этой прошло больше сотни лет. Несколько разрушительных войн, люди приручили электричество, безлошадные кареты, умные машины. Посиди здесь денёк. Я вернусь завтрашней ночью. А ты пока приходи в себя.

– А ты?

– Мне нужно кое-что закончить, – сказал Чёрный Человек и пропал.

Ленский бросил в печь ещё несколько поленьев. Осмотрелся по сторонам, нашёл свечи, зажёг их. На старой койке лежали книги. Ленский стал перебирать их: букварь, учебники истории, роман «Евгений Онегин», «Письма» Пушкина…

Первым делом Ленский открыл яркую книжку со счастливыми детьми в красных галстуках. Букварь. Ленский смотрел на буквы и чувствовал, что хочет улыбнуться, однако память отказывалась воспроизводить это выражение. Ленский с любопытством отмечал, как изменилась азбука. Среди книг он увидел также стилос и тетрадь.

Владимир схватил их, букварь, сел за стол и начал выписывать буквы. Он хотел испытать восторг от того, каким занимательным стал новый язык, но почувствовал только ком горечи, застрявший в горле. Он вновь попытался порадоваться, но всё тело будто придавило тяжестью. Тогда Владимир разозлился. Вскочил из-за стола. Прошёлся по комнате, но быстро остыл и вернулся к букварю.

Так над тетрадью он и уснул.

*

Луна скрылась за тучами. Чёрный Человек стоял возле озера, перекатывая в когтистых пальцах рубин. Он коснулся воды, и вся вода почернела. А затем расступилась перед ним в разные стороны, обнажая илистое дно и рыбёшек, что трепыхались на мокрых камнях, жадно хватая воздух ртом.

Чёрный Человек прошёл по тропе до того места, где лежала женская фигура. Горло у девушки было небрежно перерезано. Порез вздулся.

– Красота не вечна, – брезгливо сказал Чёрный Человек. Затем он положил камень в порез. Рубин засветился, и тело Наташи Ростовой стало рассыпаться книжной пылью.

Наташа была второй героиней «Войны и мира», которая покинула реальность. Это означало, что вместе с ней начнёт пропадать и любовь читателей к этому произведению, а значит, и к его творцу. Для любого творца нет более жестокой участи, чем быть забытым.

Но Чёрному Человеку потребовалось почти двадцать лет, чтобы убить лидера Книжных Червей. Он знал, что девушка однажды придёт мстить за смерть Болконского. Нужно было только взрастить её жажду мести. Долгие годы он потратил на то, чтобы девушка обезумела от жажды мщения. Бросила свою команду и пошла бы на всё, чтобы отомстить.

В приступе ярости Наташа похитила часть ожерелья и решила призвать в мир тех героев, которые могли бы переломить противостояние Непримиримых и Книжных Червей в пользу последних. Ростовой было плевать на то, что она сломает несколько книжных жизней, она просто хотела избавиться от Барыни и всех, кто повинен в смерти её возлюбленного.

Чем и воспользовался Чёрный Человек, убив Наташу в момент призыва героя, исказив сам призыв и вытащив с того света Ленского…

*

Владимир проснулся в прекрасном расположении духа. Он спустился в погреб, нашёл там хлеб, молоко и каких-то овощей. Затем, взяв еду с собой, он вышел на крыльцо и вдохнул свежий воздух. Весь день он читал, испытывая смешанные чувства. Новый мир казался ему мрачным и жестоким. Но, если он собирался здесь оставаться, нужно было как-то привыкать к этому. Для себя Ленский решил, что в его реальности всё