Мазепа в этих условиях занял позицию выжидания и проволочек. Он писал Сенявскому, что копия царского указа не совпадает с подлинником, что он имеет приказ готовить города к передаче, но не фактически их передавать и т. д. Точно так же медлил Мазепа и с соединением с польскими частями, ссылаясь на неполучение инструкций. Во всем он ссылался на выполнение царских приказаний.

В начале апреля гетман перебрался в Белую Церковь. 7 апреля там состоялся парад, сопровождавшийся салютом из пушек[623]. Это была явная демонстрация полякам своего присутствия в Правобережье. Сенявскому Мазепа объяснял свое промедление тем, что его войскам, скорее всего, придется принимать участие в подавлении восстания Булавина, а в письмах Головкину ссылался на невозможность послать полки на Дон из-за скудости кормов и на угрозу начала гражданской войны в Украине в случае, если полякам отойдет Правобережье[624]. Тогда же, в апреле, Сенявский получил анонимное письмо, в котором его призывали перейти на сторону Карла XII, «так как Мазепа это уже сделал». Скорее всего, это был пробный шар со стороны гетмана. Но раскрывать свои карты Иван Степанович не стал — прислал к Сенявскому своего посланца И. Максимовича, забрал «анонимное письмо» и переслал его Головкину[625].

Настроение у Мазепы было мрачное. Не раз он с сарказмом предупреждал Орлика, чтобы тот не вздумал его выдать: «Знаешь ты, в какой я у царского величества милости, не поменяют там меня на тебя. Я богат, а ты убог, а Москва деньги любит. Мне ничего не будет, а ты погибнешь»[626]. Орлик мучился, страдал. Его христианская совесть не могла решить, что правильнее: выдать своего благодетеля или предупредить Петра. Но в самый разгар колебаний случились события, которые сделали невозможным любой донос.

В конце апреля Кочубей и Искра приезжают в Смоленск, поверив, что их доносу дан ход. Там их сразу арестовали и подвергли жестоким пыткам. Сразу же с этого момента Мазепа начинает «усердно просить» о выдаче Кочубея и Искры. Но пока тянулось следственное дело, сделать это было нельзя, а потому Мазепа нервничал. Да и военная ситуация не позволяла расслабиться.

Орлик пишет, что старшина, бывшая при гетмане в Белой Церкви, — прежде всего генеральный обозный Ломековский, полковники Апостол, Горленко и лубенский — «видя Мазепу в боязни и небезпеченстве», уговаривали его, чтобы «о своей и о общой всех целости промышлял». При этом обещали стоять до крови за него, гетмана, как своего вождя, за права и вольности. В этом смысле была ими составлена клятва, после чего в доме у гетмана они обменялись присягой на кресте.

До сих пор в литературе широко распространено мнение, что план Мазепы предусматривал исключительно союз с Лещинским, а через него — с Карлом. Как мы видели выше, действия Ивана Степановича в Правобережье ставят это предположение под сомнение. В присяге старшины (по крайней мере как передает ее Орлик) речь тоже шла об усилиях по сохранению целостности Гетманщины, о ее старых правах и вольностях. Формулировка достаточно расплывчатая, явно побуждавшая Мазепу к действию, поиску выхода, но не навязывавшая ему единственный путь.

Первоочередной задачей для гетмана становится спасение одного из наиболее близких ему людей — миргородского полковника Данила Апостола. На того, как на своего сообщника, на пытках указал Кочубей. Возможно, это была месть Мазепе, ибо Василий не мог не знать то, что Апостол — единомышленник гетмана. Кроме того, на мысль о соучастии миргородского полковника в доносе навел Петра тот факт, что Апостол якобы предупредил Кочубея о грозящем аресте и только по стечению обстоятельств Василию не удалось бежать. Этот эпизод привел к тому, что ряд исследователей приписывают самому Мазепе план освобождения Кочубея. Несмотря на многие известные факты христианского милосердия Мазепы, позволю себе усомниться, что его добродетели простирались так далеко.

Что касается Апостола, тот тут позиция гетмана была совершенно иной. Он пишет Головкину, что взять миргородского полковника «прежде времяни без обличения и уличения его воровства очною ставкою опасно». Мазепа пояснял, что Апостол «человек есть от отца своего заслуженный, воинский, знатный и от всех полковников нынешних древнейший и старейший», что арест его может вызвать в войске «великое смущение и мятеж»[627]. Учитывая только что состоявшийся арест Кочубея, после которого никаких бунтов не последовало, аргументы Мазепы не выглядели убедительными. Поэтому Головкин опять писал, что, если «вящей опасности нет», Апостола взять за караул и отослать в Киев. Мазепа стоял на своем. Он отправил длинное послание «министрам» Петра, в котором опять объяснял невозможность ареста опасением бунтов, долго и подробно рассказывал обстоятельства, почему Апостол «случайно» предупредил Кочубея (настоящая «комедия ошибок») и т. д.[628] В связи с этим Головкин писал Петру, что многократно посылал гетману грамоты и письма об Апостоле, и «ежели, государь, своим писмом к нему о нем определить не изволишь, то он по нашим писмам делать ничего не будет»[629]. Это продолжалось в течение всего мая.

Позиция Мазепы понятна. С одной стороны, миргородский полковник входил в число «старшин-государственников», близких ему по духу и идеалам, недовольных политикой Петра и готовых искать альтернативу. Мазепа всегда защищал своих. Но с другой стороны, выдача Апостола русским властям угрожала раскрытием тайных переговоров и планов гетмана, а соответственно — была угрозой его собственной жизни. Поэтому его позиция и была столь твердой в данном вопросе.

Во всем остальном Мазепа по-прежнему выжидал. На упреки Сенявского о медленном приближении казацких войск на соединение с ним украинский гетман ссылался на конфликты с польской шляхтой и недостаток продовольствия[630]. Те же причины он выставлял и Петру[631]. Наступление шведов временно поставило крест на вопросе о передаче Правобережья. В конце июля Петр писал Сенявскому, что передачу «учинить невозможно до скончания сего воинского походу»[632].

К концу июля наконец завершилось дело Кочубея и Искры. Еще в мае Головкин извещал Петра, что затягивание расследования порождает в Украине множество неблагоприятных для гетмана слухов. В частности, говорили, что Кочубей отправлен в Петербург, что на Мазепу царь имеет «великий гнев». Некоторые прочили булаву Искре. В частности, у воеводы побили слугу со словами «полно уже вашего, гетманчики, панства, приедет-де на вашу всех погибель Кочубей»[633]. Хотя некоторые источники уверяют, что Мазепа лично желал помилования Кочубея и Искры, но в своем письме к царю он признавал их достойными смерти[634]. 26 июля нового стиля они были казнены в казацком таборе[635]. В ответ на это известие Петр направил гетману грамоту, в которой обещал сохранять его в непременной милости и не верить «никаким клеветникам»[636].