— Уморяка, — распорядился морской царь, — устрой гостей.

— До завтра, — помахал нам рукой Садко и поспешил вслед вышедшему из зала владыке, на ходу снимая с плеча гусли и перебирая струны. Быстро приспособился конформист!

Мы покинули зал вместе с остальными гостями, мужская часть которых не скрывала довольных улыбок.

— Что будем делать? — спросил я.

— Покушать бы, — робко предложил Герольд Мудрый.

— У нас в лодке припасы остались, — напомнил я.

— И дрова, — добавил Добрыня Никитич.

— И Червячакика.

— Не-а, — протянул Уморяка. — Червячакика не приплывака.

— Ты уверен?

С трудом разобравшись в малопонятных объяснениях морского мужа, я выяснил, что морской змей на самом деле самка, состоит, так сказать, сторожевой собакой при морском царе и обитает в конуре у основания дворца. Туда она и принесла наш дракар, приняв его за маленького головастика, или как там называется малек морского змея? Так что теперь она появится лишь дней через пять, чтобы накормить малыша свежепойманными акулами.

— Значит, ночуем на островке, — решил я.

— А как насчет небольшой экскурсии по дворцу перед этим? — спросил черт.

— Можно. Когда еще такая возможность выпадет…

— Кудака ваша ходяка? — уточнил наш провожатый.

— А куда твоя жена пошла? — поинтересовался черт.

— Самогоняка относяка на местяка.

— Вот за ней нас и веди.

— Почемука?

— Нужно же нам к ужину немного горячительного напитка прихватить?

— Ещека?!

— Обязательно, — уверенно произнес черт. — И побольше, чтобы, значится, два раза не бегать — поди не ближний свет.

— Одонака женяка нам не давака…

Доверь это дело мне, — успокоил его адский пролетарий, последнее время резко пошедший вверх, словно стартующая из глубокой шахты на околоземную орбиту ракета на реактивной тяге. Только вот до ада копать поглубже будет…

Грязная одежда режет глаз, а грязная душа — уши.

Пословица

Если что-то светлое и водится в чертячьей душе, то это ангельское терпение. Которое любой нечистый использует с поистине дьявольским упорством. Наш черт не исключение. Особенно когда у него душа горит от желания выпить. Что уж тут поделаешь — он как-никак личность антисоциальная, персонаж отрицательный, и вообще, по пути исправления ему еще идти и идти… как тому в дупель пьяному мужику на карачках до Киева.

Поэтому стоит ли удивляться, что после того как нас весьма решительно отправили прочь, он почесал свой розовый пятак, покрутил кисточку на хвосте и заявил:

— Вы подождите меня за углом, а я попробую зайти с другого бока.

— Только не очень долго, — попросил я.

— Постараюсь.

— И близяка к женяка не подходяка, — предупредил Уморяка, виновато глядя под ноги. Наши, разумеется, своих у него отродясь не было.

— Ревнуешь? — прищурился черт.

— Моя твояка жалка.

— С какой стати?

— Оченяка рисковака.

— Думаешь, снова откажет?

— Можака зашибака.

— Да… баба она у тебя крутая. Но все же баба, — заявил черт и отправился пытать счастья во второй раз.

А мы отошли за угол, чтобы не мозолить глаза.

Не было моего «ангела-хранителя» минут двадцать, зато появился он в сопровождении счастливой донельзя Жемчужинки, что разом понизило настроение Уморяке, зато подняло его всем остальным представителям мужской братии. Кроме меня, разумеется. Ливия и так дуется, так что за неправильный взгляд на прелести другой женщины, пускай даже на одну треть рыбы, может и по шее звездануть. Морская дева прихватила с собой кожаный бурдюк, в котором, судя по торжествующему взгляду черта, находилось не меньше ведра самогона.

Возвращение к дракару заняло значительно меньше времени, нежели было потрачено нами на подъем во дворец. Еще быстрее мы накрыли стол и наконец-то приступили к трапезе. Начав, как и положено, с тоста. Наполнив принесенные одним из викингов кубки (обыкновенные, из чьих-то рогов, а не из человеческих черепов, чего я опасался), мы подняли их за знакомство.

Уморяка с непривычки закашлялся, на все его три глаза навернулись слезы. Жемчужинка же выпила огненную жидкость одним глотком и лишь крякнула. У меня возникло подозрение, что, имея доступ к самогону, она не ограничивала его употребление размоченным хлебным мякишем в день.

— Накатим-ка за всяка женщинка!

— За прекрасных дам! — поддержал морского мужа черт.

А раз есть тост и влага в кубках, то грешно не выпить. Все присутствующие решили не грешить и не стали откладывать это в долгий ящик.

— Хорошка самогонка, — причмокнул Уморяка, лениво шлепая хвостом по воде. — И почему мы раньше ее не пили кубками?

— Ничего, я вас жить научу, — ответил черт, подразумевая, что споит местных жителей, как конкистадоры индейцев. И замер, удивленно распахнув рот. — Ты только что сказал нормально.

— Что нормально? — уточнил Уморяка.

— Без своих «ка».

— Это как? — насторожился морской муж, покосившись на жену — не осерчает ли? Но Жемчужинка, не вынеся алкогольной атаки, свернулась калачиком, подложив хвост под голову, и заснула, сладко сопя и мурлыча себе под нос рыбью колыбельную: «бу-у-уль… бу-у-уль…»

— А и правда! — Наконец-то и я заметил изменение в речи нашего собеседника. — Ты больше не коверкаешь слова.

— А я и раньше их не коверкал, — возразил он.

— Вот что самогон чудотворный с людями и нелюдями делает, — назидательно подняв указательный палец, провозгласил черт. — Ибо сила в нем агромадная сокрыта.

— За это нужно выпить, — заявил Добрыня Никитич. Никто не стал с ним спорить, лишь наши дамы перешли на более легкие напитки, превратив самогон в коктейль методом выдавливания в него плодов граната.

Воспользовавшись благоприятным случаем, я немного расспросил Уморяку, уточнив для себя кое-какие непонятные моменты.

— Объясни мне, что там за дела с четвергом.

— Каким четвергом?

— Ну… сегодняшним. Почему ты напомнил об этом своему морскому царю.

— Четверг — рыбный день.

— У всех рыбный, — встрял черт.

— И что? — Мне не удалось уловить взаимосвязи.

— В рыбный день из всех морских даров мы едим только рыбу.

— То есть от этого зависело меню царева угощения?