— Да.

— Так ведь там все равно никаких других морских даров не было, — напомнил я.

— Были, — покачал головой Уморяка. — Вы.

Не сразу, но смысл сказанного проник в мое сознание, и запоздалый ужас напрочь отбил аппетит.

— Нас всех могли съесть?

— Нет, — успокоил меня Уморяка, бережно приняв у черта изогнутый рог-кубок. И уточнил: — Двоих-троих хватило бы.

— Ах вы, каннибалы чертовы! — вспылила Ливия.

— Не-а, — отмахнулся один из лучших представителей чертячьей братии, состоящий на половине ставки в должности ангела-хранителя, но на второй половине оставаясь бесом-искусителем. — Напрасно клевещешь — они сами по себе каннибалы, я тут абсолютно ни при чем.

— Людоеды проклятые! — высказалась и Леля, вздернув кверху конопатый носик.

— А я чего? — попятился Уморяка. — Я как все.

— Постой, — удержав на месте Дон Кихота, потянувшегося за моим мечом, попросил я. — Он-то не виноват — окружение такое.

— Такое, — согласно кивнул морской муж.

— А кто тогда виноват? — поинтересовался благородный идальго, отчаявшись добраться до меча и поэтому вооружившись шампуром. — Сейчас я его…

— Никто не виноват…

— Так не бывает.

— Бывает, — возразил я. — Так ли давно наши предки сами питались друг дружкой?

— Никогда.

— А вот тут ты ошибаешься, — возразил я. — Все расы прошли этот позорный этап, а некоторые и до сих пор…

— Так это, — почесав бородавку, заявила Яга, — клевещут на меня люди. Отродясь не ела сырой человечины.

— А не сы… впрочем, лучше оставим этот вопрос. Не об этом речь.

— Правильно. Нужно решать, что с людоедами делать.

— Сжечь, — предложил Дон Кихот. — На костре.

Уморяка нервно сглотнул и как-то даже побледнел, несмотря на то, что весь был покрыт чешуей и ростом превосходил любого из нас.

— Так нельзя, — возразил я. — Нужно воспитывать.

— Да как из них людей воспитаешь? — пожал плечами черт, отчего его ангельские крылья непроизвольно распрямились. — Знаю!

— И как? — в один голос поинтересовались мы.

— Самогоном.

— Самогоном?

— Им, родимым, — уверенно заявил черт и принялся расталкивать спящую Жемчужинку. — Проснись, не время спать, родину спасать нужно.

— А? — недоуменно вытаращила покрасневшие глаза морская дева. Чего-чего, а завораживающей силы в них не было ни грамма. И нужно-то для этого, оказывается, всего грамм сто пятьдесят-двести. — Не сегодня.

— Зелья у вас в запасе много?

— Отстань! Голова болит…

— Да проснись же!

— Пристройся потихоньку, — предложила морская дева, перевернувшись на другой бок и прогнувшись. — Только не тормоши…

Черт сглотнул и покосился на Уморяку. Как он на это прореагирует?

— Плесни на нее водой, — посоветовала Леля.

Но и вода не помогла.

Мы выпили, чтобы лучше думалось.

Подействовало.

Предложения посыпались как из рога изобилия.

— Нужно влить в нее еще самогона, — предложил черт. — Клин клином вышибают.

— Берем с собой, — сказал я. — Пока доберемся до места — проспится.

— Нашатырь есть? — спросила у Герольда Мудрого Ливия, получив в ответ недоуменный взгляд и вопрос о значении этого незнакомого слова.

— А еще можно прижечь, боль протрезвляет.

Мне не хотелось бы называть источник этого совета, поскольку это может пагубно сказаться на положительном образе героя.

Ни с того ни с сего все разом замолчали, погрузившись каждый в свою думу. Спустя минуту, прочистив горло, черт заявил:

— Мент родился.

— Кто?

— Типа дружинник такой. И самый известный из них — дядя Степа.

— А ты как про то, что он родился, узнал? — поинтересовался Дон Кихот.

— Просто так говорят, когда в компании разговор внезапно прервется и все разом умолкнут.

— Так это часто случается, — заметил Добрыня. — И что, каждый раз мент рождается?

— Говорят…

— Да их бы уже столько было — не продохнуть. А я покамест ни одного не встречал.

— На твое счастье они появятся много позже.

— В чем же тут счастье? — не понял богатырь.

— А вот представь себе, вышел ты из кабака пьяный, стал у забора — насущные проблемы свои решить, а они тут как тут — плати деньги.

— За что? — удивился Добрыня Никитич.

— За то, что до дому не терпел, — пояснил черт.

— Какое коварство! — изумились наивные дети нынешнего века, совсем не думая о том, каково потом будет под тем же мокрым забором спать следующему пьянице, которого сморит усталость сразу за дверями шинка. Да… не ценят у нас заботу о людях.

— Слушайте дальше. Ты терпишь, седлаешь коня, чтобы до дому скорее добраться… Ага! Стоять! Куда?! Почему на коня в пьяном виде сел? Плати! Почему по городу его гнал? Плати! Плати… плати…

— Ужас-то какой! Как же там жить можно?

— Привыкают, — пожал крыльями черт. — А что делать?

Спустя минут десять, породив как минимум еще пару десятков представителей правоохранительных органов, что должно благоприятно сказаться на уменьшении криминогенности обстановки в будущем, мы возобновили обсуждение планов на ближайшее время, оставив дела будущим потомкам.

— К царю нужно идти, — заявил Уморяка.

Ему виднее. По крайней мере, нам так показалось с пьяных глаз — уж очень коварной штукой оказался этот подводный самогон. Хотя и вонючий, но горло почти не дерет, а в голове после него как в морской раковине: пусто и в ушах «шу-у-у……

Решили — собрались и пошли. Хорошо так, весело. С песнями и плясками черта на моем плече. Все оттоптал своими копытами, скотина! Но это я уже только наутро почувствовал, сейчас же вместе со всеми старательно выводил своим немузыкальным голосом:

Вставай, страна подводная,

Вставай, а мы нальем.

С нечистой силой, темною,

Тебя спасать идем…

Со стоявшими на воротах охранниками у нас состоялся краткий, но плодотворный разговор:

— Кудака?

— К царю, — ответил Уморяка.

— Почемука? — удивились стражи.

— Разговор есть, — неопределенно пояснил я.

— А…

— Самогон будете? — не мудрствуя лукаво заявил с моего плеча черт.