Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Выпрыгиваем! – слышится команда командира, и первые, кто занимал места ближе к краю кузова, встают и, не опуская борт кузова, начинают выпрыгивать наружу. В свое время я так же встаю, держа впереди себя свой АК за цевье на уровне живота и таща за собой с левой стороны свой скромный рюкзак. Медленно продвигаюсь за своими товарищами к борту. Продвигаемся друг за другом вроде бы и медленно, но те, кто дошел до борта, там не задерживаются – нельзя медлить, выгрузиться надо быстрей. Вот я прыгаю на асфальт – это дорога. Ухожу сразу влево к обочине и бегом в зеленку. Вбегаю в кустарники и сажусь под дерево, а вокруг меня угадываются темные силуэты наших бойцов. Вот выгрузились все, машина уходит, а мы сидим в зеленке, ждем. Наши командиры сидят на обочине, о чем-то совещаются. Тишина. В небе тоже тишина, вроде все сделали быстро и замечены не были противником.
– Пошли… – командует командир не громким, но твердым голосом, и мы за ним, выбегая из зеленки, перебегаем дорогу и, переходя на шаг, движемся в колонне по одному по краю лесополосы. Справа от нас лесополоса, слева поле, и мы двигаемся по неширокой тропе. Где-то впереди должна быть Курдюмовка.
– Сколько идти нам? – спрашивает кто-то позади меня, и чей-то голос ему отвечает:
– Сказали километра четыре идти.
Идем. Я несу, кроме своего автомата и маленького рюкзака, к которому пристегнут спальник, две коробки боекомплекта к пулемету. Там впереди я различаю ствол «Корда», чуть возвышающийся над касками бойцов и иногда уходящий то влево, то вправо. Многие нагружены громоздкими рюкзаками, а у некоторых по два рюкзака – один с вещами, а другой набит под завязку пулеметными лентами. Кто-то несет пулемет, а кто-то трубу, как здесь называют гранатомет. А у кого-то и не по одному гранатомету за плечами. Двигаемся. Молча идем друг за другом. Уже полчаса молча идем, а под ногами земля, похожая по ощущениям на тесто, несмотря на то, что уже декабрь, зима. Здесь и зимой грязь бывает, и зимой часто дожди. И от этого месива под ногами кажется нам, что идти еще тяжелей.
– Стой…
– Стой, стой… – слышится в колонне, и каждый из нас не громко дублирует эту команду, идущую из авангарда колонны в ее хвост. Я также передаю эту команду тому, кто движется за мной.
– Продолжить движение.
Услышав эту команду, мы снова ее дублируем все и продолжаем двигаться вперед. Час идем, не отдыхаем. Люди устают, ведь на них оружие, боекомплект, а тела наши несут бронежилеты и разгрузку с БК, и каждый грамм кажется здесь все тяжелей с каждым шагом. Часто замечаешь, как бойцы сбрасывают вещевые рюкзаки на обочину тропы в сторону лесополосы. Здесь, в этом марш-броске, уже не кажутся важными вещи или продукты, здесь главное оружие. Оружие, эту святыню, необходимо во что бы то ни стало донести, и колонна несет оружие, сбрасывая с себя все «лишнее» и пытаясь таким образом сэкономить свои силы. Каждый грамм важен. Нужны силы, ведь мы не знаем еще, что нас ждет впереди. А вдруг впереди бой? – думается и такое. Снова останавливаемся и снова идем, но и в такой ситуации мы не теряем бодрости духа.
– Стой, – снова звучит команда, которая уходит вдоль колонны в хвост. И тут сзади, с хвоста колонны слышится вопрос:
– Спросите их, а чего стоим? Что случилось?
– Что случилось? – передаем по колонне вопрос в авангард, а оттуда ответ:
– А хрен его знает…[6]
– А хрен его знает, – дублируется команда впереди, и я ее передаю тому, кто стоит за мной. – А хрен его знает.
При этой моей команде, которую я передал от спереди стоящего, задние ряды весело, но не громко рассмеялись, дублируя команду дальше в хвост колонны:
– А хрен его знает… А хрен знает… А хрен его знает… А хрен его знает, – только раздавалось где-то там в хвосте. Нам стало совсем весело. И подумалось, что вот эту веселую, буйную команду, пробирающуюся к Курдюмовке, чтобы познакомиться с хохлами, никому не победить. Мне, лично, очень хотелось быстрее дойти и по возможности выспаться. «И побыстрее бы в бой», – думал я. Небо над нашими головами было чистым, полным звезд, и луна освещала нам путь. Хорошо это или плохо, бывает по-разному, но если идем по краю лесополосы, то значит, противника рядом быть не должно. Простая логика. Хотя украинские, а вернее натовские птички становились все более совершенными. Так, если еще ранее нам говорили, что при птице в небе необходимо замереть и спрятать открытые участки тела, такие как лицо и кисти рук, медленно присев или уйдя под покров листвы, то потом эти летательные аппараты начали реагировать и на тепло, и на алюминий. И даже ночь для новых видов этих разведчиков уже не была проблемой.
Что опасней: птица с гранатой или птица-разведчик? Дело все в том, что птица-разведчик передает своему оператору данные онлайн, в секунду, а затем оператор координаты наших подразделений или техники отправляет своим артиллеристам или минометчикам, которые, в свою очередь, могут устроить нашим подразделениям ад минут на тридцать. Так что тут как подумать… И потому стрелять из автоматов в птичку, как это часто делают армейцы, является сверхглупостью и даже преступлением перед своими товарищами, которые находятся рядом с тобой. Выстрел из автомата, – и ты замечен оператором разведчика. Замечен ты, значит, и подразделение твое выявлено противником – ждите удара украинской арты.
Итак, оказалось, что не четыре километра до Курдюмовки нам идти, а все семь. И вот наконец-то местность меняется вокруг нас, мы заворачиваем направо, идем до полосы деревьев, за которыми находится дорожка, выложенная из плит. Это тротуар – что-то из того прошлого мира, в котором люди ходят на работу, водят в детский сад детей, а школьники идут в школу… Вот по этому самому тротуару они когда-то и ходили. Теперь он здесь как-то даже и неуместен, но идти по нему гораздо удобней, чем месить земляное тесто под ногами. Проходим еще метров пятьдесят и заворачиваем направо, двигаемся рядом с