понимает, что сейчас какие-то переходы будут и, возможно, «играть в смерть» с противником придется, потому чувствую внутри состояние игрока, смешанное с легкой тревогой. Вот и Юст заходит в помещение. Садится на топчан, лицом к столу. Я вижу его спину и сидящего рядом вполоборота нашего командира. У лестницы боец, который пришел с Юстом, работает с рацией. Этот боец оказался не совсем простым бойцом, а каким-то там штабистом. Он заглядывает к нам и объявляет, что «комбат сказал, другая группа идет на штурм, а мы пока в резерве…» Юст на это ему замечает:

– Настаивай на том, чтобы нас в резерве оставили или по участкам разбросали.

– Я на этом и настаиваю, – раздается голос штабного.

– Поживем еще, – с какой-то мудростью как бы про себя говорит Юст. – Не надо раньше времени туда стремиться… Мы даже вот не знаем, что с нами через полчаса будет…

– Не знаем, – повторяет за ним боец, сидящий от Юста справа, медленно кивая головой в такт его словам.

Я вижу спину Юста, одетую в черный бронежилет, и затылок его модной черной каски. Юст уставил взгляд куда-то в стену сидит неподвижно, думает о чем-то. «Наверное, устал Юст, – думаю я. – Этот человек, верно, не спит вообще… Где я его встречал в последнее время, то он всегда куда-то спешил и не задерживался даже посидеть и обменяться новостями. Известно было только, что он часто ходит в разведку и участвует в каких-то особенных операциях. Одним словом, он неутомим, он как человек-машина и постоянно занят идеей поиска жертвы, как хищник. Хищник он и есть, горе для хохлов. Если есть на свете «смерть хохла», то эта смерть не с косой и в черном балахоне, а в черной каске и в черном бронежилете, и второе имя этой смерти Юст. Ночной штурм если, значит, бардак, ведь в зеленке координации ночью между бойцами никакой, темно и не понять порой, где свой, а где чужой. Днем птички мешают, а ночью темень и весь расчет на удачу. Ну, раз так решили, так и будет, что делать», – так я думал, прислонившись спиной к стене и наблюдая за своими товарищами. В любом случае, наша волчья стая готова к охоте, и мы ждем.

– Выходим, – раздается голос у лестницы. – На 134-ю идем.

Мы все устремляемся к проходу. Слезаю с топчана, продвигаюсь к лестнице, поднимаемся вверх. Ночь, луны нет. Темно. Со мной маленький рюкзак и спальник, из оружия взял с собой из сарая, в котором у нас был устроен склад, две коробки БК к пулемету. Кто-то берет из сарая гранатометы, кто-то «морковки», а вот двое взяли деревянный ящик с патронами к калашникову. Другие разбирают свои вещи – спальники и рюкзаки. Понятно, что передислоцируемся и, возможно, что штурма для нас не предвидится сегодня. В колонне по одному выходим на улицу и уходим по дороге влево. В темноте идем друг за другом куда-то в глубь Курдюмовки, затем сворачиваем к частному дому, проходим по огородам вдоль хозяйственных строений, двигаемся так же в колонне по саду, иногда цепляясь за сучья плодовых деревьев, и вот, наконец, выходим на дорогу Здесь асфальта нет. Наша колонна сворачивает вправо и, пройдя еще метров двадцать, сворачивает с дороги влево во двор одноэтажного полуразрушенного строения. Здесь, под крышей, которая соединяет помещение для жилья и хозяйственную часть дома, уже стоят и сидят люди. Их порядка десяти человек. Мы располагаемся вместе с ними.

– Где хохлы? – спрашивает кто-то в темноте.

– Там, – рукой показывает боец в сторону поля, за которым видна гряда деревьев.

– Метров сто до них, – поясняет другой.

Вот начали рассчитывать людей в группе, которая до нас уже находилась здесь, под крышей. Рассчитались.

– Теперь бегом до лесополосы, – объясняет командир группы бойцам. Бойцы собираются у края строения и по два и три человека уходят из-под крыши ближе к забору, состоящему из длинных двух перекладин поперек и редких досок на этих перекладинах. И слышно только тихое шуршание у этого забора. Становится понятно, что группа покидает участок, уходит к лесополосе. Мы остаемся одни. Затем Юст объясняет нашему командиру, что поступила команда уходить нашей группе на 155-ю точку и там ждать дальнейших распоряжений. Группа наша выдвинулась к 155-й точке вместе с Юстом. Шли по дороге вдоль одноэтажных домов, куда-то заворачивали и снова двигались вдоль длинных улиц, ориентируясь в колонне по тем, кто шел впереди, по чуть видным на фоне неба каскам.

– Здесь мины, – слышим голос Юста, и я стараюсь не уклоняться от идущего передо мной бойца. Идем. Сходим на обочину и через каких-нибудь пять минут, не более, останавливаемся. Боец, что впереди меня шел, чувствую просто, где-то пролезает… Нащупываю ногами и руками, что там впереди… Оказывается, это железные профили забора. Пролезаю между ними, наклоняясь и переставляя ноги над нижним профилем, и вот я уже в огороде или во дворе дома. Иду на шум впереди. Вот вход на веранду, ступеньки… Так же, как слепой котенок, идя на шум впереди, прохожу дальше по веранде на еле видный свет в проеме. Это вход в дом. Проходим. Длинный коридор, чуть освещаемый светом, идущим из комнаты, что находится справа от входа. Заходим в комнату, это оказывается большая красивая кухня. Здесь сразу как входишь на кухню, справа стоит кухонный гарнитур с газовой плитой, а слева кухонный стол. На стене у окна висят часы. Далее стол, шкаф маленький, с рост человека, а у стены напротив гарнитура кухонного и у окна, что напротив входа, расставлены длинные скамьи. Однако остались здесь не все. Юст с «очкастым», тем самым, который был старшим в соседнем доме, где мы ранее стояли до этого, и его людьми, ушли. Нас же, семь человек, остались на 155-й точке. Дежурный, который свой пост занимал на кухне, показал нам места, где мы могли бы расположиться. К моему удивлению и пребольшому удовольствию в доме оказалась целая свободная комната, окна которой были плотно занавешены ковром и не плотно задернуты шторами. У стены комнаты, сразу как входишь в нее, справа стоял огромный шкаф, и ближе к окну за шкафом находился стол-тумба. Слева у стены были расстелены три широких матраца, на одном из которых, ближе к стене к входу, я и расположился. На матрацах были и «верблюжьи» одеяла. Здесь же, у этого матраца у изголовья у стены стояла пепельница – закурил. Пепельница под хрусталь, сигареты, тусклый свет фонарика, и, если надо, чай, который имелся в избытке на кухне, а также