«извозчик» этой системы. Поскольку отец не имел еще никакого организаторского опыта, его назначили заместителем главного инженера, а руководить КБ поручили профессору Куксенко. Отец знал его еще до войны, когда под его началом изучал в спецлаборатории радиодело. С этим назначением также не все было гладко. Профессор дважды был под арестом, последний раз в 1937 году. Вышел на свободу, когда Л.П. возглавил НКВД. Считался неблагонадежным, но его кандидатуру удалось отстоять – не без помощи Л.П. Конечно, Л.П. с самого начала ведал всеми организационными делами и выбором руководящего состава столь важного КБ, и назначение отца не состоялось бы без его санкции. Но ведь не на теплое местечко он устраивал своего сына, а на сложный участок работ по созданию новой военной техники, где и ответственность была высока, и спрос очень жестким.

Моя бабушка, Нина Теймуразовна, вспоминая эту историю, сказала: «Конечно, если бы не Лаврентий, Серго, может быть, и не назначили сразу на руководящую должность, но он был блестяще подготовлен и своей работой доказал, что достоин этого места».

По распоряжению Устинова в кратчайшие сроки в здании НИИ-20 на развилке Ленинградского и Волоколамского шоссе (станция метро «Сокол») разместилась новая организация – Специальное бюро № 1, или почтовый ящик 1323, «чертова дюжина с перебором», как назвали в шутку свой п/я молодые сотрудники.

Очень красочно описал рождение СБ-1 Кисунько:

В сентябре 1947 года к воротам номерного НИИ тогдашней окраины Москвы подъехала новенькая темно-синего цвета «Победа». В это время корпуса НИИ, находившиеся недалеко от окружной железной дороги и от конечной станции метро, и несколько рядом расположенных многоэтажных жилых домов возвышались над окружавшими их поселковыми домишками, как океанские лайнеры над обломками старинных парусных шхун и баркасов. И пожарная вышка, ныне утонувшая в провале между многоэтажными домами, тогда еще виднелась издалека, как маяк, обозначающий вход в гавань.

Ворота НИИ, как в древневосточной сказке, сами открылись перед «Победой», и она бесшумно, не сбавляя ходу, без всякой проверки, скользнула к зданию НИИ мимо вытянувшегося по стойке «смирно» вохровца. Рядом с вохровцем стоял полковник госбезопасности, который движением руки указал водителю машины в сторону главного подъезда институтского здания. Там при полном параде прибывших ждали директор института и главный инженер. Из машины вышли и поздоровались с ними двое в штатском. К ним присоединился и полковник, встречавший своих шефов при въезде на территорию института.

Один из прибывших был высоким, плотно сбитым мужчиной лет около 50, в черном добротном костюме, белой рубахе с галстуком, без головного убора. Его густые, совершенно седые волосы, зачесанные с пробором направо, гладко выбритое, отдававшее матовой белизной моложавое лицо, орлиный нос, какая-то бесспорная, словно врожденная интеллигентность, сенаторская солидность, строгость костюма и что-то неуловимо благородное во всем его облике – все это создавало образ цельной незаурядной личности.

Спутником «сенатора» был совсем молодой человек, 20 с небольшим лет, в светлом бежевом костюме отличного покроя и такого же цвета туфлях, в белой рубашке апаш, черноволосый, но уже чуть-чуть начавший лысеть. Можно было подумать, что к его пухловатому, по-детски румяному лицу не касалась бритва, если бы не аккуратные, по-грузински ухоженные усики.

– Прошу ко мне в кабинет, – предложил директор приехавшим, незаметно для себя обращаясь к младшему.

– Сначала, пожалуй, осмотрим институт, – ответил за обоих «сенатор».

При осмотре института прибывших сопровождал полковник госбезопасности, делая какие-то пометки на сложенной в гармошку синьке. Затем, уже в кабинете директора, он развернул синьку на столе. Это была планировка институтских помещений.

– Пока что нас устроят вот эти помещения, – сказал полковник, показывая на карандашные птички, ранее поставленные им на синьке. А ваши кабинеты, полагал бы, лучше всего иметь здесь, с общей приемной, – полковник показал своим шефам, где именно.

– Через неделю нам следовало бы сюда перебраться, – сказал «сенатор».

– Через неделю все будет готово, – поспешно сказал директор. – Мы имеем личное указание от министра, Дмитрия Федоровича Устинова.

– До свидания, спасибо.

Оба гостя, попрощавшись, уехали, а полковник остался для обсуждения, как он выразился, деталей.

В течение назначенной недели в помещениях НИИ, отмеченных на синьке, ломались старые перегородки и ставились новые, работали штукатуры, маляры, паркетчики. Потом туда были завезены новые шкафы, лабораторные и письменные столы, стулья. В лабораторных помещениях телефоны были сняты, зато в коридорах у дверей появились столики с телефонами и стульями для дежурных. Все помещения были компактно расположены в одном отсеке институтского здания, выгорожены и взяты под специальную откуда-то прибывшую охрану, которая подчинялась только полковнику госбезопасности. Это были не вохровцы, а настоящие солдаты в синих фуражках с красными околышами; у них были винтовки с примкнутыми штыками, а на туго затянутых ремнях – подсумки с боевыми патронами.

Отец сразу же пригласил на работу в СБ-1 многих соучеников по академии и несколько человек из преподавательского состава. На предприятие перевели группу специалистов по радиоэлектронике, ранее трудившихся в спецлаборатории НКВД. Множество специалистов было из Германии – частично военнопленные, но большинство – вольнонаемные, добровольно приехавшие в СССР.

Постановлением правительства от 7 сентября 1947 года предусматривалось использовать усовершенствованную крылатую ракету 10-Х конструкции будущего академика В.Н. Челомея. Однако для данного проекта выбор признали неудачным – уже тогда возникла идея использовать вместо фугасно-кумулятивного заряда боевой части заряд ядерный. Пришлось проработать несколько вариантов, и в ноябре 1949 года остановились на проекте перспективного истребителя МиГ-15, только пришлось увеличить стреловидность крыла и уменьшить его площадь.

Впервые в мире под систему управления подбирали ракету, а не наоборот, как это обычно делалось. Проектирование крылатой ракеты было поручено ОКБ-155, руководимому Артемом Ивановичем Микояном. Непосредственно проектом руководил его заместитель Михаил Иосифович Гуревич.

«Комета» – первая большая работа отца, он так вспоминал о тех временах: «Многое нам удавалось, потому что мы не сковывали себя запретами, не видели ограничений, накладываемых опытом. Мы не знали, что “это” делать нельзя. А поддержка у нас была мощная. Правда, “старшие” нас вовремя сдерживали, чтобы мы не зарывались».

Даже в сложных ситуациях, а их хватало, отец старался не обращаться напрямую к Л.П., помня его совет, но таких случаев практически не было. Хорошо запомнил отец еще один совет Л.П.: «Опирайся на тех людей, которые реально все делают, веди себя с ними так, чтобы они не считали тебя большим начальником, “шишкой”, а своим товарищем, с которым делают одно дело, тогда в случае нужды они могут помочь, подсказать».

Так и случилось однажды – во время испытания три ракеты подряд, не долетев до цели, срывались в пике. Назначили комиссию, которая должна была установить причину таких неудач.