вопросу о преступной деятельности Берия во время обороны Кавказа». Все было заранее предопределено и подогнано под обвинение Л.П. в попытке «открыть врагу перевалы через Главный Кавказский хребет».

Правда, мне кажется, что Штеменко, в отличие от многих других, старался, чтобы его показания не соответствовали тяжести такого обвинения. А в своих мемуарах, которые вышли в 1968 и 1975 годах, Сергей Матвеевич уже ни о каких ошибках при обороне Кавказа не пишет. Наоборот, все делалось правильно. Только ни слова о Л.П.: вместо Берии всем руководил генерал-лейтенант Бодин. Впрочем, и это не в укор ему. Писать что-либо кроме грязи о Л.П., а уж тем более о какой-то положительной его роли в те годы было решительно невозможно.

Судьба военачальников, оборонявших Кавказ, сложилась по-разному. Штеменко после падения Берии сначала понизили в звании и на три года отправили начальником штаба округа в Новосибирск. Но постепенно его карьера пошла в гору, и в 1968–1976 годах он – 1-й заместитель начальника Генштаба и начальник штаба Объединенных вооруженных сил государств – участников Варшавского договора. Маршал Андрей Андреевич Гречко в 1967 году стал министром обороны СССР, адмирал Сергей Георгиевич Горшков – главкомом Военно-морского флота.

А Герой Советского Союза генерал армии Иван Иванович Масленников, прекрасно зная, что можно ожидать от «суда» новой власти, предпочел уйти из жизни. А скорее всего, был застрелен при попытке ареста.

Тегеран-43

В конце 1943 года приказом Генштаба моего отца неожиданно вызвали в Москву. Ничего не объяснили, сообщили только, что он в составе группы отправляется на спецзадание. Самолетом через Баку группу доставили в Тегеран. Правда, об этом узнали только по прибытии на место назначения. Там же на месте отец впервые услышал о том, что здесь состоится встреча руководителей трех держав Антигитлеровской коалиции: Сталина, Рузвельта и Черчилля, встреча, как их тогда называли, «Большой тройки».

Вопрос о месте проведения конференции с самого начала вызвал серьезные разногласия между лидерами трех стран. Сталин хотел провести встречу как можно ближе к советской территории, ссылаясь на то, что военные операции «требуют повседневного руководства Главной Ставки и моей лично связи с командованием, в Тегеране эти условия могут быть обеспечены наличием проволочной, телеграфной и телефонной связи с Москвой, чего нельзя сказать о других местах». Уинстон Черчилль предпочитал Кипр или Хартум, но после предложения Сталина согласился прибыть в Тегеран. Франклин Рузвельт также предлагал свои варианты и, руководствуясь, по всей видимости, более соображениями престижа, настаивал на Басре, куда можно было провести телефонную линию из Тегерана. Но Сталин через государственного секретаря США Корделла Хэлла (он в то время находился в Москве) передал Рузвельту, что он как главнокомандующий советскими войсками не имеет возможности направиться дальше Тегерана, что члены правительства вообще считают невозможным его выезд за пределы СССР. И предложил вариант, который мог бы устроить все заинтересованные стороны: он, Сталин, посылает на встречу своего первого зама в правительстве Вячеслава Молотова, который на конференции будет пользоваться всеми правами главы советского правительства. В этом случае с выбором места встречи не должно быть никаких затруднений. После такого предложения Рузвельту, чтобы не упустить возможность личной встречи, пришлось согласиться на Тегеран.

Все причины, по которым Сталин настаивал на встрече в Тегеране, безусловно, важны, но главная – та, что Тегеран находился в советской зоне оккупации Ирана. Войска, введенные в Иран согласно договору 1921 года в целях пресечения шпионской и диверсионной деятельности германской агентуры, могли совместно с органами безопасности обеспечить надежную охрану участников конференции. Тем более что советская разведка имела сведения о подготовке покушения на участников «Большой тройки». Еще в середине сентября 1943 года гитлеровская разведка знала, что Тегеран рассматривается как одно из возможных мест встречи. Накануне конференции в Иране были арестованы немецкие агенты. Все материалы по этому делу Сталин предоставил Рузвельту и Черчиллю, так что опасения были отнюдь не беспочвенны.

Возможно, советская сторона сознательно несколько преувеличила опасность, грозящую членам «Большой тройки», чтобы убедить Рузвельта остановиться в здании советской миссии, но объективно такая вероятность, конечно же, существовала, Тегеран и до войны был одним из центров немецкой агентуры на Среднем Востоке, а с началом войны в Иран хлынули тысячи беженцев, и немцы, несомненно, воспользовались этим, чтобы укрепить свою шпионскую сеть.

Миссия США находилась на окраине города, английское и советское посольства примыкали друг к другу. Если бы Рузвельт остановился в американской миссии, ему и другим участникам встречи пришлось бы ездить на переговоры по узким улочкам Тегерана. Как вспоминал Уинстон Черчилль:

Здание английской миссии и окружающие его сады почти примыкают к советскому посольству, и, поскольку англо-индийская бригада, которой поручено нас охранять, поддерживала прямую связь с еще более многочисленными русскими войсками, окружавшими их владения, то вскоре они объединились, и мы, таким образом, оказались в изолированном районе, в котором соблюдались все меры предосторожности военного времени.

Американская миссия охранялась американскими войсками, находилась более чем в полумиле, а это означало, что в течение всего периода конференции либо президенту, либо Сталину и мне, пришлось бы дважды или трижды в день ездить туда и обратно по узким улицам Тегерана. К тому же Молотов, прибывший в Тегеран за 24 часа до нашего приезда, выступил с рассказом о том, что кто-то из нас должен постоянно разъезжать туда и обратно, это вызывало у нас глубокую тревогу. «Если что-нибудь подобное случится, – сказал он, – это может создать самое неблагоприятное впечатление». Этого нельзя было отрицать.

Я всячески поддерживал просьбу Молотова к президенту переехать к зданию советского посольства, которое было в три или четыре раза больше, чем остальные, и занимало большую территорию, окруженную теперь советскими войсками и полицией.

Рузвельт вначале отклонил приглашение остановиться в советском посольстве, тем более что он от аналогичного предложения англичан уже успел отказаться. Но в конце концов соображения безопасности, и не столько личной, но и всех остальных участников конференции, взяли верх и Рузвельт согласился.

По-видимому, сыграло роль и мнение посла США в Москве Аверелла Гарримана, который сказал президенту, что если с английским или советским представителем на пути в американскую миссию что-либо случится, то он сам будет считать себя ответственным за происшедшее. И Рузвельт согласился. Устроили президента в советском посольстве с максимальными удобствами, его комната выходила непосредственно в зал, где проходили пленарные заседания.

Таким образом, были решены вопросы безопасности всех членов «Большой тройки», а наши спецслужбы получили возможность записывать все разговоры Рузвельта и Черчилля – их беседы проходили обычно перед началом трехсторонних встреч или после их окончания. Микрофоны были заранее установлены в нескольких комнатах, записывали также все разговоры членов делегаций, а свита у Рузвельта и Черчилля была весьма внушительная.

Задача спецгруппы, в которую входил мой отец, – перевод и обработка многочасовых