Телефон Чехова в очередной раз не ответил.

И тут Таня, не думая ни о чем, почти не ведая, что творит, зачем-то набрала номер Ансара.

Самолет взлетал. Двигатели ревели.

– Таня?!

В голосе бывшего любовника слышались удивление и страх.

– Да, это я, – пробормотала она сквозь комок в горле.

– Таня, ты где?!

– Я на борту.

– Том самом?

– Да.

– Ведь я же говорил тебе не лететь!! О Аллах, Таня, что ты наделала!

Что она могла сказать ему в ответ? Только выдавить:

– Так получилось…

И тут Ансар произнес фразу, от которой у Татьяны едва не помутилось сознание. Еще секунда, и она бы грохнулась в обморок.

Шейх грустно и задумчиво произнес – несмотря на рев моторов, каждое его слово было отчетливо слышно в мембране телефона:

– Значит, это Чехов велел тебе лететь…

Чехов?! Откуда Ансар знает Чехова?!

Она и в трубку пролепетала:

– Откуда ты знаешь Чехова?

Таня не видела, что происходит за бортом, но по тому, как закладывает уши и становится тяжелее дышать, чувствовала: набрали тысячу… тысячу пятьсот…

В голосе Ансара слышалась боль. Он проговорил:

– Прости, моя девочка… Я так хотел уберечь тебя… Прости… Значит, твой куратор, проклятый Чехов, оказался гораздо кровожаднее меня…

– Что?!

А шейх продолжал:

– Боюсь, что я уже ничего не смогу для тебя сделать… Прости, моя любимая… Прости меня и прощай… Мне было очень хорошо с тобой…

И Ансар отключился.

Татьяну словно парализовало. Она не могла двинуться, будто пораженная громом.

День Х. 16 часов 35 минут. 5 минут после взлета.

Глаза у Тани наполнились слезами.

Она понемногу осознавала происходящее.

Ее предали… Ее подставили…

Оба – и Ансар, и Чехов…

Не будет никакой спецоперации.

Ансар и Чехов были в сговоре.

Они – вдвоем – сделали все, чтобы организовать захват борта. Использовав ее. Она стала сообщницей бандитов…

Боль от предательства была так сильна, что Татьяна чуть не завыла в голос.

Самолет тряхнуло на воздушной кочке, и она словно очнулась.

Она одна знает о том, что происходит .

Она одна на борту знает о готовящемся теракте.

В ее руках судьба самолета. И ее собственная судьба.

И Кристинки. И экипажа. И пятидесяти семи пассажиров.

Отличительной чертой характера Садовниковой было – не зря ее взяли в «секретную службу» – в критические минуты, минуты опасности не предаваться панике. Не замирать, не реветь, не прятать голову в песок. Напротив, выброс адреналина в кровь заставлял Татьяну действовать. Не суетно, не заполошно, а продуманно, хладнокровно, спокойно.

Таня вышла из кабинки. Самолет продолжал набирать высоту.

Она быстро пошла по проходу от кормы к носу, к кабине пилотов.

Она видела затылки пассажиров. Она углядела, что все четверо кавказцев – трое мужчин и одна женщина – сидят на местах. Пока на своих местах.

Садовникова пробежала по салону и ворвалась за шторку в отсек бортпроводников.

Кристинка сидела на своем кресле, пристегнутая. Подняла голову, прошипела:

– Татьяна, где ты ходишь!..

Таня не дала ей докончить. Она наклонилась к напарнице и прошептала:

– На борту – террористы. Их четверо – трое мужчин и женщина. Они могут быть вооружены.

Глаза у Кристи округлились.

– Откуда ты знаешь?!

Садовникова ничего не ответила.

…А самолет все полз вверх…

Татьяна залезла на полку, отодвинула короб с питанием.

Вытащила оттуда неприметный сверток, который положила тремя часами раньше. Развернула. Два пистолета. Крошечная коробочка с пластитом и взрывателем.

Кристина отстегнулась и подошла к ней, заглянула через плечо.

Увидела содержимое свертка, ахнула:

– Таня! Ты – тоже?!

Садовникова твердо ответила:

– Нет. На, держи.

Она протянула напарнице один из пистолетов.

– Следи за кавказцами. Если хоть один, сволочь, шевельнется – стреляй!

Татьяна впервые видела Кристину растерянной.

– Но ведь пуля может пробить обшивку, – пробормотала та. – Разгерметизация…

– Это специальное оружие, – твердо сказала Таня, – для спецназа, применяется против террористов на борту…

А сама подумала: «Ой ли! А не подстава ли и эти стволы? Может, они самые обычные?..»

Но размышлять было некогда. Второй «наган» она сунула себе за пояс юбки. Прикрыла сверху блузкой.

А коробку с пластитом и взрывателем положила на самую верхнюю полку поверх бортпитания. Задумываться о том, что эта штука может вдруг рвануть сама по себе, не было ни времени, ни сил.

Садовникова сделала глубокий вдох и постучала условным стуком в дверь кабины пилотов.

День Х. 16 часов 42 минуты. 12 минут после взлета

Дверь отомкнулась. Таня вошла в кабину.

– Ты что, Садовникова, шляешься? – не поворачиваясь к ней, грубовато спросил командир Михалыч.

Самолет продолжал набирать высоту, и сквозь прозрачный кокпит, в почти безоблачном небе, Татьяна увидела такую далекую землю и поняла, что они уже забрались километров на пять-шесть.

– Петр Михалыч, – сказала она громко. – На борту террористы. Их, кажется, четверо. Кавказцы. Они могут быть вооружены. И еще на борту бомба.

– Откуда сведения, Садовникова? – не поворачивая головы, размеренным тоном спросил Михалыч. Таня поразилась его хладнокровию.

– Сейчас некогда рассказывать, – быстро ответила она. – Некогда! Поверьте мне. Я знаю.

Она говорила очень убедительно и, хотя не видела лица командира, почему-то поняла, что он поверил ей.

– Они выдвигали требования? – по-прежнему спокойно поинтересовался Михалыч.

По движению рук командира, сжимавшего штурвал, и по положению самолета Таня поняла, что борт прекратил набор высоты.

– Нет, – стараясь быть столь же уверенно-спокойной, как пилот, ответила бортпроводница. – Пока террористы никак себя не проявили.