Лютомер, видимо, тоже думал о чем-то подобном, и расставание их вышло немного тягостным. Они по-прежнему любили и ни в чем не винили друг друга, но оба знали, что судьба подвела их к порогу, за которым все изменится.

Лютомер и Ярко уехали наутро. Провожая их, Лютава думала только о себе и о брате, ничего другого в ее душе сейчас не помещалось. За остаток вчерашнего дня собрать волхвов они не успели бы, а без брата она не хотела принимать на себя одну такую ответственность. Оставалось надеяться, что за время отсутствия Лютомера ничего особо страшного не случится.

Расставшись с братом, Лютава не спешила возвращаться в Варгу. Без Лютомера и старших бойников ей было бы там слишком тоскливо, и она предпочитала жить пока в Ратиславле, среди сродников, где хотя бы присутствовали другие женщины, кроме нее, где каждый вечер сестры собирались в беседе прясть, ткать, шить и болтать и вечера не тянулись так долго, как в занесенных снегом по самую крышу землянках Варги.

Три дня прошли спокойно. Порча, наведенная на князя Вершину, ничем не проявлялась, но однажды утром Лютаву разбудили в глухой темноте.

– Княжна, проснись! – Над ней склонилась с горящей лучиной в руке Новожилка. – Вставай, князюшка тебя зовет!

Лютава села.

– Поднимайся, княжна, слышишь? – торопила челядинка. – Князь хочет тебя видеть.

– Князь? – Спросонья Лютава не понимала, чего от нее хотят. – Что случилось?

– А я почем знаю? Мне говорят, ступай разбуди, я и иду. Ну, вставай, княжна, ждет ведь батюшка!

Лютава поднялась и стала при зыбком свете крошечного огонька почти на ощупь разбирать свою одежду. Любовидовна тоже проснулась и с беспокойством подняла разлохмаченную со сна голову. Новожилка вставила лучину в светец и принялась помогать княжне: подала чулки, меховые сапоги, которые Лютава носила зимой, расправила шерстяную верхницу. Лютава подпоясалась, пригладила косу, обвязала голову тесьмой, чтобы пряди не лезли в глаза, и вслед за челядинкой прошла через бревенчатый переход к братчину.

Здесь ее ждал не кто иной, как сам князь Вершина.

– Здравствуй, батюшка! – Лютава поклонилась. – Не случилось ли чего, сохрани чуры?

– Нет, – хмуро ответил князь Вершина. – Ты сейчас поедешь с Толигневом. Такова моя отцовская воля. Посмеешь противиться – прокляну и на глаза вовек не допущу, ступай куда хочешь, хоть к матери твоей, хоть к лешему. Ехать прямо сейчас. Пусть девки соберут, что тебе в дороге надо, а остальное после пришлем.

Лютава молчала, пытаясь сообразить, что все это значит.

– А будешь покорна, как дочери положено, – благословлю и в будущем милостью моей не оставлю, – пообещал князь. – Ну, что встала? Собирайся, да быстро. Да будет с тобой Велес и Макошь!

Так ничего и не услышав в ответ, князь Вершина повернулся и ушел к себе. Обернувшись в поисках кого-нибудь, кто ей что-нибудь объяснит, Лютава увидела Толигу, который делал какие-то знаки Новожилке.

– Княжна, ты что с собой возьмешь? – шепнула растерянная челядинка. – Все, что есть, и складывать?

Не дождавшись ответа, она ускользнула в истобку Любовидовны, где оставались все вещи Лютавы, которые та привезла с собой из Чурославля. Княжна перевела взгляд на Толигу.

– Ты, дочка, отцу благодарна быть должна, – сказал тот, но почему-то в глаза ей решался глянуть только мельком. – Он вас любит, все вам прощает. Брата женит на хорошей невесте, о тебе позаботился, а мог бы и проклясть! Это ведь дело какое – родича своего погубить! И за меньшее люди из рода изгонялись! А вам вон какая честь! Вы уж теперь-то хоть за ум возьмитесь. Будете отцовой воле покорны, как родовой закон велит, – и он вас дружбой не оставит, все и пойдет ладно. Тогда уж кто старое помянет, тому глаз… А станете опять куролесить – ведь проклянет, я знаю, уж очень у него гневом сердце переполнено. Куда денетесь тогда? Родительское проклятье хуже топора губит. Ты сама умница, понимать должна.

Тем временем из перехода показалась Новожилка, сжимая в руках плетеный короб. Здесь были все вещи Лютавы, включая самые новые, шелковые наряды.

– Вроде все собрала, что нашла, княжна, – бормотала женщина. – Только шубу еще твою и платок, надевай.

– Пора, это верно. – Толига сам взял у Новожилки короб и передал его сыну, который ждал у дверей. – Надевай шубу, дочка, да пойдем.

Челядинка подала шубу и платок, и боярин даже сам помог Лютаве одеться. Из дверей выглянула удивленная и встревоженная Любовидовна, поспешно набросившая шубу прямо на исподку и напялившая кое-как повой на растрепанные волосы. Из-за спины ее выглядывала заспанная, но любопытная мордочка Золотавы.

– Ты уезжаешь? – ахнула большуха, увидев одетую Лютаву. – Куда?

– Не знаю, – ответила та и кривовато улыбнулась. – Родичам всем поклонись от меня, авось еще свидимся.

Она не знала, что замыслы отца предполагали как раз то, что ни с кем из сродников она не увидится больше никогда. В углях очага догорала горбушка хлеба, политая медом, – князь Вершина уже пожертвовал духам, чтобы дали ей благополучно доехать.

Толига вывел ее наружу. Его сыновья уже приготовились: во дворе стояли оседланные лошади и трое саней. На глаза Лютаве попалось несколько знакомых лиц – мужики из Коростеличей, которых Толига позвал сопровождать его в поездке по зимнему времени, пока дома все равно нечего делать. Они топтались у ворот, смущенно переглядываясь. Лютаве они только поклонились издалека.

Сродник подвел ее к саням и поднял большую медвежью шкуру.

– Садись, я тебя укрою.

– Я бы верхом лучше поехала… – начала Лютава, но тот покачал головой:

– Не велел батюшка верхом тебе ехать. И далеко, и холодно. В санях тебе теплее и покойнее будет.

Лютава села в сани. Ехать далеко! К тому же ей не дали коня, опасаясь, видимо, попытки к бегству.

Ячмень, которого разбудили, чтобы открыл ворота, подошел поправить край шкуры. Наклонившись, он быстро глянул на Лютаву и шепнул:

– Вернется Лют – сразу все расскажем.

Ворота раскрылись, первыми выехали несколько всадников, потом Толига, потом сани, где лежала под медвежьей шкурой Лютава, потом остальные сани с какими-то мешками и еще несколько всадников. Всего с ними ехало, как Лютава разглядела в темноте при дрожащем свете факелов, с полтора десятка человек. В задних санях пристроилась на мешках Новожилка, которую Замила столь же внезапно и подневольно отправила провожать Лютаву неведомо куда. Нельзя княжеской дочери совсем без челядинок ехать! Но о цели путешествия Новожилка знала не больше самой Лютавы.

Сани спустились на лед, окрепший за последние дни, и двинулись через лес уже знакомым путем – в сторону Рессы. Медленно светало, спать не хотелось, а путь, судя по всему, предстоял не близкий – никак не ближе того, откуда они недавно приехали. Мысли путались. Князь Вершина распорядился ее судьбой с властной уверенностью отца, будто забыл, что это право принадлежит Варге и что он, князь, сейчас все равно что украл «волчью сестру», как это не так давно пытался сделать хазарин Арсаман. Но все-таки есть разница! Даже если Варга и Чащоба, оставленный там за старшего, прямо сейчас узнают, что с ней происходит, неужели она хочет, чтобы бойники силой отбили ее у Толиги? Это означало бы открыто поднять оружие на самого угренского князя и на сам род Ратиславичей. А на это Лютава не могла решиться. Это означало бы порвать связи с родом и с человеческим миром вообще – после этого для них не останется иного места, кроме Леса Праведного. О наследстве для Люта можно будет забыть. Да и прочим бойникам придется выбирать между Варгой и кровными родичами – ведь в Варге сейчас живут, кроме них, еще восемь отроков из рода Ратиславичей – сыновья Ратислава, Томислава, Борослава-старшего, Глядовца, Молигневы, Борелюта, да и Тишата, младший сын старейшины Богони, последний год еще с ними. И если они хотят сохранить связи с человеческим миром для себя и для всех своих, открыто возражать отцовской воле нельзя.