За разговорами они подошли к братчине, и Толига с Лютомером, оставив пока обоз на дворе, ведомые приветливым мужиком, вошли пошли здороваться с князем.

Однако они оказались не первыми гостями – оковский боярин Жизнодар уже явился к князю и сейчас беседовал с ним, сидя у стола, где стоял красивый, из далеких земель привезенный, серебряный кувшин с медовухой и лежали на широком деревянном блюде несколько пирогов под вышитым рушником. Еще позавчера приехав, тот изложил ему предложение князя Святко, но ответа сразу не получил. Бранемер испросил время на «посоветоваться с родом», как и полагается в таком важном деле. Советовался он два дня, и род склонялся к тому, чтобы от сватовства как-нибудь повежливее отказаться.

– Вот кабы ты угренскую княжну за себя взял, тогда другое дело, – говорил ему стрый Дубровец. – За это я сам воевать ходил и еще бы пошел, кабы судьба. А тут иное дело. Все-таки с угрянами мы одной крови, все мы кривичи. А со Святкой связываться – значит, с хазарами воевать. Надо оно нам?

– Да и сама-то она какая еще? – поддакивал племянник Житеня. – Может, свинья косорылая. На словах-то они все красавицы, а как покрывало поднимешь – матушки, жуть с копьем!

– А с Угрой дружить – со Святкой воевать! – восклицал Чаегость. – Ведь Святко так просто от Угры не откажется, нет! Ихнее племя уже все низовья Угры заняло, вокруг самого Ратиславля вятичские роды живут! Займут они Угру, а нам бы волок отхватить, пока Святкин род с Жиздры не пришел!

– И знаешь, что я скажу, – сватался бы ты к Велеборовне, княгине смоленской! – добавил Повада и положил руку на плечо племянника. – Взял бы ты ее в жены, глядишь, еще сам бы в Смоленске князем сел! А Десну Витимке бы оставил – и ему ведь не век в лесу бегать. Вот его бы и женить, на угренской ли княжне, на оковской, – имея всех смолян за собой, мы ни тех, ни других, ни кривого лешего не побоимся!

Эта речь вызвала в братчине гул одобрения, и только Бранемер с сомнением покачал головой. Он не верил, что смоленская княгиня, отказавшая самым знатным женихам, пойдет за него, дешнянского князя, зажатого между вятичами и радимичами. Но сродники требовали хотя бы попробовать, и его долг был подчиниться.

Но послы оковского князя находились здесь, и приходилось что-то им отвечать. Бранемер мялся и с трудом подбирал слова – в переговорах он себя чувствовал гораздо менее уверенно, чем на поле битвы.

– Для меня это честь великая, да и третья жена не помешала бы совсем, – говорил он боярину Жизняте, в непривычном смущении рассматривая свои кулаки. Из поединка с Лютомером он вынес сильный ушиб головы и сломанную ударом меча кость на плече – она уже почти срослась, правая рука двигалась почти свободно, и к весне князь надеялся вернуть силу и ловкость. – Да ведь я не сам по себе живу. Со Смоленском у нас ряд положен – во всем помогать и важных дел, вроде там войны, походов заморских и женитьбы, если знатная жена, без общего совета не решать.

– Так ведь ты ходил на угрян воевать и на дочери Вершины угренского хотел жениться, – напомнил боярин Жизнята. – Или успел в Смоленск гонца послать за благословением?

– Так то ведь Вершина угренский! – торопливо вставил Чаегость. – Что та Угра – те же кривичи, свое племя. Что здесь и спрашивать? Подумаешь, дело! А то – Святомер оковский! А где больше чести, там и спрос строже. На такое дело князь не может сам решиться, тут уже советоваться надо.

– А если запретят тебе смоленские кязья жениться, тогда что? – спросил Жизнята. – Послушаешься? Так и останешься бездетным?

– У меня брат меньшой есть, удалец на диво, – ответил Бранемер. – Мой стол без наследника не останется.

– Вот, может, княжича Витима женить бы! – намекнул Чаегость. – Отдаст князь Святко невесту за меньшого брата?

– Я прислан за самого князя ее сватать, на то и ответ привезти должен, – непреклонно отвечал Жизнята.

– А ты от нас другое слово свези. Все равно в Ночь Богов невесту доставить не успеешь, а в День Богов княжескую свадьбу играть не годится, – нашелся Дубровец. – Спешить теперь некуда, полгода еще впереди.

– Значит, не хочет князь жениться? – Боярин Жизнята поднялся.

– Не судьба, выходит, – ответил Бранемер и тоже встал, собираясь проводить гостя.

И в это время дверь из сеней открылась, пропуская Толигу и Лютомера.

Завидев их, все онемели – и дешняне, и вятичи. Бранемер переменился в лице – он сразу узнал угренского княжича-оборотня, который одолел его в поединке и вынудил уйти. А Жизнята узнал обоих и сразу сообразил: именно этих гостей здесь ждали, именно поэтому Бранемер отвергает руку Святомеровой дочери – потому что ждет дочь Вершины!

– Здравствуй, князь Бранемер! – Толига стянул шапку и низко поклонился. – От князя Вершины угренского я к тебе послан, невесту тебе привез. Ту самую, что ты и хотел. Прими ее с родительским благословением, чтобы жить вам в чести да радости и род умножать!

– Вот оно что! – среди общей тишины проговорил Жизнята. – Вот отчего мы тут не ко двору пришлись! Ты, Толига, позже ехал, а меня обскакал! Ну, смотри у меня! Вот узнает князь Святко про ваши дела – попомните еще нас!

И он вышел, понимая, что ничего больше сделать не сможет. По пути через двор он бросил гневный взгляд в сторону саней и убедился, что Толига и впрямь его обскакал, – невеста была уже здесь, в то время как княжна Кремена оставалась за десятки дней пути.

А князь Бранемер еще не скоро опомнился и поверил, что все это ему не снится.

– Невесту привез? – повторил он, во все глаза глядя то на Толигу, то на Лютомера. – Ты кто такой?

– Толигнев я, Живогостя сын, из рода Ратиславичей по матери. Хвалислава, Вершининого сына, кормилец. А это вот со мной…

– Здравствуй, князь Бранемер! – Лютомер тоже слегка поклонился. – Не забыл меня?

– Тебя забудешь! Вы откуда мне на голову свалились? Правко, беги за Яроведом! Пусть хоть он скажет, морок это или духи лесные!

– Невесту мы тебе привезли! – повторял Толига. – Княжну Лютаву, дочь Вершины. Ты сам ее в жены хотел взять, да вот вышла незадача, а князь Вершина, как узнал, то сказал, что не годится такого мужа знатного да могучего отказом обижать, и повелел своей родительской волей, чтобы дочь его сей же час к тебе отправилась и женой твоей стала.

– Отправилась? Да где же она?

– Во дворе в санях дожидается, чтобы ты…

Махнув рукой на болвана, Бранемер, как был без шапки, кинулся во двор и действительно увидел сани, в которых сидела девушка в волчьей шубе. Он ни разу не видел Лютаву, но ни на миг не усомнился, что это она, – весь облик привезенной указывал на то, что это Маренина волхва, а даже беглый взгляд на ее лицо обнаруживал несомненное сходство с Лютомером.

Приложив руки в варежках к щекам, она пыталась немного отогреть замерзшее лицо.

– Ты и есть – угренская княжна? – услышала Лютава над собой чей-то голос.