Первое выступление Эвангелины и Амоса в новом амплуа состоялось в городке Таннерс-Ферри, когда бродячий цирк переезжал от одного городка Северной Каролины до другого, направляясь в Шарлотт.

– Многоуважаемые леди и джентльмены! – вещал Пибоди, обращаясь к толпе. – По вашим многочисленным просьбам я привез из-за дальних морей, из элегантных салонов Парижа, сих представителей высшего общества, советчиков королей. – Сделав широкий жест рукой, хозяин цирка продолжил: – Вот они, те, кто возводит на престол королей, прорицатели судеб и предсказатели будущего, месье и мадам Ферез!

Амос и Эвангелина стояли на ступеньках фургона, туго затянутые в пышные кружевные одеяния. Толпа рассматривала их с удивлением и некоторым недоверием. Таннерс-Ферри представлял собой не более чем поселение на месте рынка. Сюда местные фермеры свозили свой урожай. Отсюда его увозили дальше, в большой мир. Дома были небольшими. Их легко было строить и ломать, когда случалась очередная революция и жителям приходилось спасаться бегством. Женщины – жены и дочери местных торговцев – с восторгом взирали на костюмы «французов». Судя по всему, предстояла тяжелая работенка. Девушек поражала экстравагантность невиданных нарядов. Амос вполне понимал их. От клиенток не будет отбоя.

– Советники всех влиятельных французских домов, – восхищаясь собой, вещал Пибоди. – Им золотили ручки сильные мира сего. Дорогие друзья! Я привез эту роскошь в ваш город. Это большая честь!

Блеск вернулся в глаза Пибоди. Он был в отличной форме. Старик жестикулировал, произнося рокочущее «р». Амос посмотрел на Эвангелину. Тяжелый корсаж стягивал ее большой живот. В роскошном платье, с завитыми и уложенными в изысканную прическу волосами его любимая уже не походила на русалку либо девушку-птичку, которая когда-то вышла к нему из леса. Теперь Эвангелина стала утонченной дамой, одной из кричавших и терявших сознание при виде мальчика-дикаря. И эта женщина расчесывала ему волосы, поправляла кружева и, в конце концов, превратила его в элегантного джентльмена. Теперь никто бы не подумал, что в прошлом он играл роль дикаря. Вот только Амос почему-то скучал по прежней Эвангелине.

– Тебе не кажется странным, – прошептала ему на ухо Эвангелина, – что Пибоди уже не печалится из-за того, что Рыжкова нас покинула? Они вместе путешествовали долгие годы, но у него сейчас такой довольный вид!

Прислушиваясь к словам Пибоди, Амос понимал, что она права. Следовало бы радоваться приподнятому настроению старика, но молодой человек не мог забыть большой подагрический палец старушки и то, как она грела в кострах кирпичи и с их помощью унимала боль в суставах. Он крепко сжал пальчики Эвангелины.

– Он так радуется тому, что мы вместе… Конечно, это было бы ужасно, но что, если Пибоди придумал способ отделаться от Рыжковой? Я не удивлюсь, если так оно в действительности и было.

С полудня и до позднего вечера молодые женщины и мужчины задавали вопросы о любви, богатстве, доверяли прорицателям свои тайные чаяния. Эвангелина очаровывала посетителей своим мелодичным голосом и французским акцентом. Ему трудно было сконцентрировать свое внимание на чем-то одном. Все вокруг него двигалось. Малейшее шевеление беспокоило Амоса. Он решил сосредоточиться на картах. Когда появлялись карты, которые Эвангелине не стоило видеть, он проворно смахивал их со стола и прятал за манжеты.

Дорога была трудной. Приходилось то и дело выталкивать застрявшие фургоны из грязи. Лагерь разбили на берегу реки Катоба, недалеко от Шарлотта. Амос в присутствии Эвангелины упражнялся в раскладывании карт шестью рядами, используя те карты, которые были не задействованы в предыдущем раскладе крестом. В конце четвертой линии левая рука Амоса, метнувшись, попыталась убрать только что положенную карту. Эвангелина схватила его за руку.

– Зачем ты их от меня прячешь? – спросила она. – Как я смогу предсказывать судьбу должным образом, если ты прячешь от меня все интересные карты?

Эвангелина видела, что Амос не на шутку встревожен. Покраснев, молодой человек уставился в пол.

– Прошу тебя!

Она повернула его руку ладонью вверх. Дьявол.

Амос понятия не имел, что секреты точат человеку душу. Он не догадывался, что, прижимаясь своим округлившимся животом к его спине, Эвангелина пытается отогнать одолевающие ее мрачные мысли. Иногда он задумывался над тем, не живут ли в картах гнев и злость Рыжковой. Быть может, именно они искажают смысл того, что он хотел бы передать Эвангелине.

Его рука, зажатая в руке Эвангелины, показалась ему не лучше грязной лапы животного.

Амос сгреб карты и попытался объясниться со своей подругой. Он показал Эвангелине Верховную Жрицу. Это Рыжкова. После этого молодой человек принялся дрожать, шаркать по полу ногами, беспокойно ерзать, желая передать встревоженность его наставницы, ее страх, который, вполне возможно, впитали в себя карты. Он положил Эвангелине на ладонь Дурака, то есть самого себя, желая, чтобы любимая поняла: он хочет оградить ее от того, чего боялась Рыжкова.

– Это же Дьявол!

Эвангелина забрала у Амоса колоду и принялась раскладывать карты шестью рядами. Дьявол лег точно так же, в конце четвертого ряда. Менее благоприятное место трудно было себе представить. По опущенным уголкам ее рта было понятно, что это известно даже Эвангелине.

– Одна старушка считала, что я одержима дьяволом. Я ее любила, а она пыталась изгнать дьявола деревянной ложкой, – громко, но невесело рассмеявшись, произнесла Эвангелина. – Того, кого можно прогнать деревянной ложкой, не стоит бояться. Не стоит больше прятать от меня карты.

Она так и не рассказала, что сталось с ложкой и дьявольской одержимостью.

Амос кивнул, но в душе не был с этим согласен.

Посреди ночи их разбудил стук в дверь фургона. Приоткрыв дверь, Амос увидел Бенно. В руке акробат держал зажженную масляную лампу. На Бенно лица не было. В колышущемся свете обычная безмятежность на лице акробата сменилась страхом. Губы его были плотно сжаты, из-за чего шрам казался еще более уродливым.

– Буди Эвангелину. Поторопись! – сказал Бенно.

Амос не двинулся с места, и его друг пустился в объяснения:

– Дело в реке. Вода там стала мертвой и вонючей. Вся живность умерла. Твоя женщина искупалась в ней, пока ты спал.

Амос часто заморгал. Эвангелина втихомолку от него ускользнула, а Бенно, значит, за ней следил.

– Я больше ничего не скажу. Не хочу тебя расстраивать. Пожалуйста, разбуди свою женщину.

Из-за спины Амоса выглянула Эвангелина. Волосы ее спутались после сна.

– Тише. Я иду.

Они последовали за дрожащим светом лампы сквозь заросли камыша, рогозы и полевого хвоща. Амос поддерживал свою спутницу, следил за тем, куда она ступает. Свет лампы Бенно нырнул в камыши, исчез, а затем появился вновь. Как же плохо он ее знает! Когда они добрались до воды, Бенно замер на месте.

– Я видел, как ты купалась, – сказал он. – Тебе ведомо, что здесь стряслось?