Агафонов машет мне рукой: все в порядке, мол. Осматриваюсь, впереди слышны орудийные выстрелы, размеренные, как на полигоне, но ничего не вижу. Еще один заслон и — пункт «В».

Я опускаюсь в башню — и снова к прицелу. Дорога, каштаны. И все.

— Командир, попробуй связаться с «пантерами»…

«Черт возьми. Как я мог забыть о связи?» Включаю рацию на волну Подниминоги.

— «Нептун», «Нептун». Я — «Волга». Иду к пункту «Б». Пункт «А» смял. Дайте свои координаты, Снежок, Прием, прием…

— Я — «Нептун». Узнал голос. Пункта «В» нет, отошел к «А». Атакуйте с ходу. Из города движутся танки… Координаты немецких танков…

— Вас понял. Радирую в бригаду. Атакую…

Я связался с бригадой и передал координаты. Перегоняя нас, понеслись снаряды наших тяжелых САУ.

— Идем в тыл батареи.

— Есть!

И тотчас болванка впилась в лоб «тридцатьчетверке». «Вот тебе и присказка: дважды в одно место не попадают», — подумал я и увидел слева шоссе зенитное орудие. Они успели развернуть его против нас и даже выстрелить. На шоссе танк, как на ладони. Батарея на взгорке. Между полотном шоссе и позициями батареи низина — мертвое пространство. Командую. «Тридцатьчетверка» замедляет ход, ныряет в кювет, медленно выбирается. Стук в командирский люк. Открываю. За крестом рук усатое закопченное лицо. Сигнал «стоп». На башне разгораются дымовые шашки. Все понимаю и останавливаю машину. Прончатый соскакивает с брони и осторожно ползет на гребень кювета. Сообразил, что мне не видна батарея. С минуту неподвижно лежит Тимофей, потом бежит к уткнувшемуся в кювет танку:

— Порядок, гвардии лейтенант. Обманули. Пушку развернули куда-то в сторону. Похоже, оттуда атакуют.

— Вперед! — командую я.

Прончатый вскакивает на броню. С султаном дыма от шашек летим мы на тылы батареи, а там словно не видят нас. Смотрю, люк у Игната снова открыт. Вижу, на шоссе параллельно нам атакуют две «пантеры». Зенитчики и пехота прикрытия бросают орудия и кидаются в разные стороны.

На батарею ворвались одновременно с трех сторон. Мешков первым, а еще три «тридцатьчетверки» со стрелами на башнях открыли огонь по «пантерам», Я ничего не понимаю. Игнат выскочил из танка и наметом кинулся к «тридцатьчетверке». Подниминоги остановил «пантеры» и открыл люки. Красные флаги затрепетали на ветру. «Тридцатьчетверки» с белыми стрелами остановились.

Не чуя под собой ног, я кинулся к «пантерам», Иван и Сергей — навстречу. Пока мы обнимались и целовались, подошли остальные танкисты, чумазые, запотелые и улыбчивые.

Здоровенный гвардеец в комбинезоне, перебросившись несколькими словами с Мешковым, шагнул ко мне и представился:

— Лейтенант Шамардин, командир разведотряда Пятой гвардейской…

— Ша-мар-дин? — удивленно, по слогам, проговорил я и отступил на шаг. — Яшка?

— Яков Петрович, сын собственных родителей. Мы вроде бы не встречались, товарищ…

Мы хохотали, а Шамардин удивленно оглядывался, выражение его глаз говорило примерно такое: «Ошалели от счастья. Молите бога, что вовремя подоспели».

Так, значит, существует Яшка Шамардин. Объясниться толком мы не успели. Старшина Иван Подниминоги зычным голосом подал команду:

— По машинам.

— Бачите? — и указал в сторону города. Объезжая воронки от снарядов наших тяжелых, навстречу нам развернутым фронтом шли немецкие танки. — Будем держаться! Темнеет, можно и отойти, но тогда какого черта мы бились здесь? У вас какая задача? — повернулся к Шамардину:

— Оседлать дорогу на Оливу, — ответил лейтенант.

— У вас? — Подниминоги повернулся ко мне.

— Тогда организуем оборону. — Старшина развернул карту. — Засядем в районе разбитого пригорода. Попросим еще огоньку и будем биться. Ясно?

Скалов стоял рядом со мной и беззвучно смеялся. Гвардии старшина обрел, как он сам выражался, «стратегический» ум. Его не смущало, что в группе есть офицеры, он знал нам цену, любил нас, воспитывал, а дело предстояло опасное, в котором никакой Яшка Шамардин не поможет, поэтому и взял командование на себя.

Группа, отбивая атаку за атакой, продержалась до рассвета. А на рассвете к городу вплотную подкатились войска фронта. Командующий предложил гарнизону капитулировать. В случае отказа, жителям предлагалось покинуть крепость. Гитлеровцы не ответили на советское предложение. Начался штурм. Самолеты повисли над городом.

Немцы, ожесточаясь, дрались буквально за каждый дом и перекресток. С верхних этажей по танкам метили фаустники. Из подъездов и окон подвалов в упор рыгали противотанковые ружья и пушки. Горящие здания рушились и заваливали узенькие улицы. Пламя с одной стороны улицы схлестывалось с другой, одежда десантников на танках тлела, воздуха не хватало…

В заливе появились вражеские суда. Огонь морской артиллерии обрушился на штурмующих. Тогда на берег выдвинулись дальнобойные орудия. Первыми пришли сюда СУ-122 и СУ-152. Началась артиллерийская дуэль. Корабли отошли на почтительное расстояние, но и там доставали их гвардейцы.

На малых высотах сразу со всех сторон на крейсеры и миноносцы ринулись штурмовики, а сверху обрушили свой груз бомбардировщики. Гавань была очищена, а за ней и город.

* * *

Весна уверенно наступала. Подсыхали колеи проселков, сохнуть им помогла «утюжка» тысячами автомобильных шин. Позади автомобилей волоклись шлейфы пыли, трава на лугах поднималась все выше и гуще.

Рядом синело Балтийское море, тихое, мирное. Бледно-голубое, под цвет воды небо казалось продолжением моря, И это весеннее море было позади нас, и над нами, и впереди, словно не хотело отпускать своих освободителей.

Еще долго виднелся трепещущийся польский флаг, водруженный над ратушей теперь действительно свободного города Данцига, поменявшего свое название на древнее польское — Гданьск.

Мы продвигались уже по освобожденным славянским землям.

Через Одер наводились переправы. Левый берег его настороженно молчал. Там готовились к последней схватке. Только каждый советский солдат знал, нет и не будет на свете силы, которая могла бы остановить нас.

Глава седьмая

Утро. Граница Западного Берлина, Контрольно-пропускной пункт в английской зоне.

Мы, ветераны, прошли на огороженную колючей проволокой территорию памятника советским солдатам. Представитель английской военной