на выдумки Миляев преподнёс имениннику бутылку напитка неопределённого цвета с этикеткой ручной работы «Трест Арарат, ГУСМП. Ликёр. ДС-Юбилейный». Напиток сильно отдавал горелым спиртом и жжёным кофе, но оказался весьма приятным на вкус и ядрёным по крепости. Список напитков дополнила бутылка шампанского, подаренного Ильёй Павловичем.

8 апреля

Старый лагерь опустел. Сиротливо чернеют брошенные палатки. Осталось лишь самое ненужное. Зато в новом посёлке и на аэродроме высятся штабеля грузов, готовых к отправке.

Отобедав, все вышли из камбуза покурить на свежем воздухе. И вдруг Миляев вытянулся перед Сомовым по стойке смирно и отрапортовал: «Геофизик Миляев готов к отлёту на Большую землю. Последние наши координаты 81˚45' северной широты и 162˚20' западной долготы. Для продолжения работ на станции оставляю своего заместителя». И он показал на геофизическую площадку. Мы посмотрели в направлении его руки и ахнули. На площадке у треноги теодолита стоял Миляев. Да, да, Миляев, в своей неизменной зелёной ватной куртке спецпошива, подвязанной верёвкой, чёрном меховом шлеме и стоптанных с обгорелым мехом чёрных унтах.

Первым расхохотался Гурий:

– Ай да Коля! Ну и выдумал!

Двойник был сделан превосходно. Миляев с помощью подставки придал ему свою столь характерную позу, что, не будь Николай Алексеевич рядом, ни за что бы не усомнились, что он берёт очередные координаты, прильнув к теодолиту.

Мы несколько ошиблись с расчётами и, когда раздался крик «Летит!», были ещё в лагере. Все попрыгали в машину. Она, к счастью, завелась с пол-оборота, и Комаров погнал её по ледяным ухабам и выбоинам, рискуя поломать рессоры.

Пока самолёт кружил над льдинами, Комаров развёз нас по аэродрому, вручив каждому по круглой зелёной банке – дымовой шашке и коробку спичек с толстыми жёлтыми головками.

Самолёт Мазурука садится у самого «Т» и, пробежав половину полосы, заруливает на площадку-стоянку, расчищенную от бесчисленных ропаков и надувов после ожесточённого спора с Комаровым. Теперь каждая дополнительная работа кажется нам особенно тяжёлой. Следом приземляется Ли-2. Его командир – наш старый друг Виктор Перов. Мы радостно обнимаемся с «крёстным отцом» станции, с которым не виделись целый год. Следом за ним на лёд выпрыгивает знакомая приземистая фигура в длинном, до пят, кожаном «реглане». Это Титлов. Он тоже переходит из объятий в объятия, пристально вглядываясь в наши похудевшие, осунувшиеся лица. Михаил Алексеевич прилетел на разведку. Его «Ил» тоже будет участвовать в эвакуации станции, но пока ожидает своего командира на острове Врангеля. Комаров усаживает его в «газик» и с хозяйским видом везёт по аэродромной полосе. Судя по улыбающемуся, довольному лицу Титлова, аэродромом он остался доволен.

– Ждите нас завтра, – сказал он. – Как только вернёмся с Виктором Михайловичем, так сразу и вылетим.

– Может, на минуточку заскочите в лагерь? Чайку попьём, а если хотите, то чего-нибудь покрепче, – предложил Никитин.

– Нет уж, ребята, спасибо. Как-нибудь в следующий раз, – поблагодарил Титлов и полез по стремянке в кабину.

Но особенно радостной была встреча с Женей Яцуном. Уж как его мяли, тискали в объятиях. Поскольку времени на киносъёмку у него немного, всего два дня, Женя со свойственной ему деловитостью мигом «организовал» дюралевые самолётные санки и, нагрузив их доверху киноимуществом, отправился пешком в старый лагерь. На предложение Комарова «подмогнуть» попутным транспортом он лишь отмахнулся, и вскоре его одинокая фигура исчезла за торосами. Яцун снимал всё. И грозные валы, подступившие к камбузу и радиопалатке, и полузасыпанные снегом широкие трещины, и развалины снежных домиков. Ему, проведшему полгода на станции, всё было до боли понятно. Он словно очутился вместе с нами в тот роковой день «великого торошения». Кассета за кассетой ложилась в меховой мешок. Вернулся он лишь поздно вечером, усталый, потрясённый разрушениями в старом лагере.

Сидя за столом в кают-компании, он всё повторял с сожалением:

– Эх, не дало мне начальство остаться на станции. Это же были бы такие фантастические кадры. Я когда рассмотрел ледяные валы – ужаснулся. А скажите, Михал Михалыч, как это вам удалось дотащить самолёт с аэродрома в лагерь? Откуда только силы взялись справиться с такой махиной?

Сомов только пожал плечами.

Самолёты ушли на юго-запад, увозя с собой двух наших товарищей – Гурия Яковлева и Колю Миляева. Как им не хотелось расставаться!

10 апреля

Снова в небе гудит самолёт. Это Титлов. Едва затихли двигатели, вниз по трапу буквально скатилась фигура в кожаной куртке. Я первым попал в объятия старого приятеля, штурмана Льва Рубинштейна. Он то прижимал меня к себе, то, отстранившись, вглядывался в моё лицо, словно пытаясь отыскать следы зимних испытаний, с умилением разглядывал мою ассирийскую бороду.

– Ну, молодчина, – то и дело повторял он. – И вообще вы все молодцы. Нам Мазурук ещё на Врангеле рассказал, что вам пришлось пережить.

С Титловым прилетел ещё один кинооператор – Саша Кочетков, непременный участник всех высокоширотных экспедиций, ученик и помощник знаменитого Марка Трояновского, с именем которого связана не одна полярная эпопея.

Погода стояла отличная. На небе ни облачка. Тридцатиградусный мороз приятно щипал щёки и нос. Только лёгкий ветерок сдувал снежную пыль с верхушек торосов.

Следом за Титловым снова прилетел Мазурук. Пока грузились самолёты, Мазурук и Титлов, прихватив с собой кинооператора, отправились в сопровождении Сомова навестить старый лагерь.

Вернулись они потрясённые увиденным.

– Сказать честно, я не ожидал такого, хотя в Арктике многого насмотрелся. – Титлов покачал головой. – Уж очень страшные эти валы торосов. Даже сейчас. А представляю себе, что здесь творилось, когда они наступали.

– Да, в опасную вы попали переделку, – сказал Мазурук. – Но молодцы. Всё выдержали, со всем справились. Настоящие герои.

Мазурук взлетел, а следом за ним Титлов, забрав с собой ещё двоих – Макара Никитина и Сашу Дмитриева. А мы, оставшиеся, возвращаемся в наши опустевшие палатки.

Яцун устраивается на койке улетевшего Яковлева. Монотонно гудит паяльная лампа. Покачиваются подвешенные для просушки унты и куртки. В запотевший круг иллюминатора льётся солнечный свет. В его широком луче резвятся серебристые пылинки. Где-то потрескивает лёд, и тихонечко посвистывает ветерок в вентиляционном отверстии.

Последняя ночь на льдине. Неужели последняя? Даже не верится. Неужели всё осталось позади: холод, испытания, опасности? Но чувство радости смешивается с грустью.

11 апреля

Последний день на льдине. Неужели конец? Этот вопрос чувствуется во взглядах каждого из нас. Почти все грузы сложены на аэродроме, ожидая своего часа.

Прилетевшие Мазурук с Аккуратовым начали торопить нас с отъездом, но поддались на нашу общую просьбу принять участие в последнем торжестве – дне рождения Кости Курко. Я решил блеснуть перед гостями кулинарными талантами: сварил щи из