если бы он накрепко не примёрз к земле, я без труда отнёс бы его к самолёту.

– Вот так-то, – закончил свой рассказ Водопьянов. – Думаю, нам ещё удастся поближе познакомиться с рефракцией. Интереснейшая штука. Кстати, я забыл рассказать, что фокус рефракции меня ничему не научил. На следующий день погода стала отличной, и на юго-западе открылась цепь островов. Ближе других оказался один с высокой горой.

– Сколько до него, ребята, думаете?

– Да километров пять – шесть, – сказал Флегонт (бортмеханик Бассейн. – В.В.).

– А вдруг это тоже рефракция? – усомнился я.

– Да какая тут может быть рефракция при такой прекрасной видимости, – уверенно заявил Бассейн.

Вернулся я только через несколько часов, еле живой. Всё-таки эти острова и высокая гора оказались опять рефракцией. Едри её мать! – заключил свой рассказ Михаил Васильевич. – В общем, в Арктике не верь глазам своим. Страна чудес – что и говорить».

25 марта

Комаров чуть свет ушёл на аэродром посмотреть, в каком состоянии посадочная полоса. Возвратился он только в полдень, злой и расстроенный.

– Что-то вы сегодня не в духе, Михал Семёныч? – спросил Сомов, увидев его хмурое лицо.

– Будешь не в духе, – отозвался Комаров, – если аэродром пропал.

– Как это пропал? – удивился Сомов.

– Нету аэродрома, унесло его куда-то. Вроде бы никаких серьёзных подвижек последние дни не было, а он словно в океан провалился.

– Ну и что же будем делать? Ведь скоро Мазурук снова собирается нас навестить.

– Надо искать новый. Вот отдохну, а потом прихвачу пару ребят – и отправимся искать подходящую льдину.

– Это зачем же? – вмешался незаметно подошедший Яковлев.

– Вот Михал Семёныч сетует, что аэродром пропал.

– Пропал? – удивился Гурий. – Да мы с Ваней только что по нему гуляли, хотели взять пробу молодого льда.

– Брось заливать, Гурий, – окрысился Комаров.

– Ты, Семёныч, не горячись – миролюбиво возразил Яковлев. – Ты где его искал?

– Как где? Пошёл вдоль гряды торосов, знаешь, там есть такая льдина, похожая на белого медведя, а потом завернул направо.

– Вот тебе и на, – усмехнулся Гурий, – так ведь аэродром совсем в другой стороне.

Комаров смущённо потоптался на месте.

– Неужели я перепутал?

– Значит, перепутал. Аэродром целёхонький, на том же самом месте, где принимали последний раз Мазурука.

И действительно, «непогрешимый» Комаров на этот раз ошибся. Следом за Гурием, взявшим на себя роль Сусанина, мы отправились на аэродром. Он действительно оказался целым и невредимым, если не считать десятка небольших торосов. Навести на нём порядок было для нас сущим пустяком.

26 марта

– Михал Михалыч, может, баньку организуем? – спросил Саша Дмитриев, почёсывая голову. – А то уже терпежа никакого нет.

– Пора, наверное, – отозвался Сомов. – Как, Михал Семёныч? Наверное, наш банный агрегат уцелел. Его бы привезти сюда. А по случаю такого важного мероприятия можно на один день использовать нашу гидрологическую палатку.

Комаров не заставил себя упрашивать. Он быстренько «развёл пары» и в сопровождении добровольцев отправился на «газике» в старый лагерь. Часа через два банная команда уже устанавливала агрегат, заправляла бензином АПЛ, таскала снежные брикеты из соседнего сугроба. Вскоре в бочке забулькала, закипая, вода, и первые счастливцы, орудуя мочалками, уже оттирали многомесячную грязь. Впрочем, это радостное событие было несколько омрачено неприятным происшествием. В АПЛ кончился бензин, и Курко, залив в бачок горючее, принялся качать поршнем. Но второпях он забыл прочистить капсюль. Неожиданно пламя пыхнуло и опалило ему руки. Костя примчался ко мне на камбуз, ругаясь на чём свет стоит. Руки у него покраснели и покрылись волдырями. Обработав ожоги по всем правилам, я обмотал ему обе кисти бинтами. Взглянув на толстые повязки, украсившие его руки, Миляев заметил, что нет худа без добра и теперь Костя может обойтись без перчаток.

К сожалению, это происшествие было не первым. Пару дней назад Саша Дмитриев, прибирая в гидрологической палатке, не- осторожно повернулся и опрокинул горящую паяльную лампу. Пламя лизнуло просохший полог, и он вспыхнул как спичка. К счастью, Дмитриев не растерялся и, зачерпнув ведром воду из лунки, выплеснул её на пламя. Пожар удалось погасить, но в пологе образовалась огромная дыра. Макар Макарович, очищая палаточный тент от наледи, полоснул ножом по руке, да так, что кровь брызнула фонтаном. Я с трудом остановил кровотечение, наложив тугую повязку. К счастью, сухожилия остались в целости. Я тоже умудрился подпалить полу своей «француженки», а Яковлев едва не лишился меховой шапки, упавшей на горящую газовую плитку.

Все эти события крайне настораживали. Это были не просто случайности. Видимо, дали себя знать накопившееся утомление и постоянное нервное напряжение. В результате ослабло внимание, появилась рассеянность. Мы утратили осторожность, стали пренебрегать правилами безопасности. Всё это могло привести к самым непредсказуемым и роковым последствиям.

27 марта

Сегодня гляциологи отправились добивать «кабана». После трёх дней утомительной работы, спустив семь потов, им удалось выдолбить шурф глубиной 115 сантиметров. Теперь предстоял заключительный этап. Вооружившись пешнями, пилами, связкой верёвок, прихватив с собой нарты, они вместе с добровольными помощниками навалились на «кабана». Поплевав на рукавицы, Яковлев с Петровым взялись за ручки пилы. «Джик-джик, джик-джик» – визжала пила.

В расстёгнутых куртках, с разлохмаченными бородами, они мне напомнили детскую игрушку – двух маленьких медведей на деревянных планках. Подёргаешь планки, и каждый из них тянет пилу на себя. Только через четыре часа утомительной работы им удалось наконец отхватить внушительный ломоть льда шириной 70, длиной 60 сантиметров, толщиной метр с небольшим. Усталые, но довольные, они бережно погрузили свой охотничий трофей на нарты и, увязав верёвками, поволокли его в лагерь прямо к палатке, выпрошенной у Сомова для гляциологических исследований. Их встретило весёлое тиканье двух дисковых гальванометров, непрерывно записывающих суммарную солнечную радиацию и радиационный баланс. Здесь же стоял мощный пресс для изучения физико-механических свойств льда. Гурий с Ваней полны энтузиазма и разделывают «кабана» по всем правилам. К сожалению, их «кабан» – единственное «мясо», которым можно воспользоваться, ибо оленья ляжка, пошедшая на приготовление вчерашнего борща, оказалась последней. Придётся переходить на мясные консервы. Но их у нас предостаточно.

Ещё одна новость, сообщённая мне Яковлевым, оказалась действительно хорошей. Возвратившись с «охоты на кабана», он зашёл на камбуз и, заглянув в бак, в котором на дне плескалось немного воды – всё, во что превратилась целая гора снега, сказал укоризненно:

– И чего это ты, док, со снегом мучаешься, когда у тебя под боком опреснённого льда навалом? Идём покажу.

Яковлев отвёл меня метров за тридцать от палатки и ткнул пальцем в ледяной бугор, нежно голубевший в лучах солнца.

– Вот это и есть старый лёд, – пояснил он, – в