Сейчас Хаймек мог разглядеть то, что творилось на сцене лишь через узкую щель, образовавшуюся между ухом пани Ребекки и щекой пана Зигмунда, заведовавшего детдомовским продскладом. Но даже найдя удобную точку, увидел лишь верхнюю половину туловища Натана – тот, взмахивая руками (довольно нелепо, по мнению Хаймека) произносил свою очередную речь. В чем именно состояла эта речь, Хаймек не понял – звуки доносились до него весьма неразборчиво.

– Говори, говори, – не без злорадства думал Хаймек. – Сколько бы ты ни говорил, а вечером Ной задаст тебе, как следует. Мало тебе не будет. А когда ты заплачешь – Ной добавит тебе еще. Чтобы ты запомнил навсегда – что это такое, когда тебя бьют…

Он закрыл глаза и ясно представил себе плачущего красавца Натана. «За что ты бьешь меня?» – рано или поздно спросит он Ноя. И тот, глядя на свои железные кулаки, ответит совершенно честно:

– За четыре порции хлеба на завтрак. Дело того стоит.

В эту ночь Хаймек не мог заснуть. Он сидел, прижавшись к спинке кровати и ждал возвращения Юрека. Если все произойдет так, как задумано, и Ной всыплет Натану, все должно измениться. Мира будет брать у Хаймека его порции хлеба и не станет больше делить их с Натаном. У пани Сары пропадет ее второй подбородок. Пани Ребекка начнет заучивать роли с ним, с Хаймеком, и перестанет делать это с Натаном. И – кто знает? – может быть, хоть когда-нибудь, к нему снова вернутся папа и мама…

И когда поздно ночью пришел к нему Юрек и сказал, что сам видел, как Натан лежит и плачет – Хаймек заплакал тоже. Справедливость существовала!

Он плакал, уткнувшись в подушку, время от времени вытирая слезы кулаком. А потом уснул. Счастливый.

– Делаем газету! – радостно сообщил Хаймек, обращаясь к Антеку. Тот, прорычав что-то невнятное, не удосужился даже поднять голову от белого листа, на котором он в данную минуту тщательно вырисовывал польского орла с распростертыми крыльями, на фоне которого должны были появиться стихи и рассказы. Антек с головой ушел в процесс творчества, и Хаймек знал, что ответа ему скорее всего не дождаться, но его нетерпение объяснялось просто – он очень любил детдомовскую стенгазету и всегда ждал ее выхода с большим нетерпением.

Сейчас Антек работал над орлиным клювом.

– А рассказ Юзека будет?

И снова Антек даже не повернул голову в сторону Хаймека. Его зеленые глаза задумчиво разглядывали орла. Рука с карандашом застыла в воздухе, другой он опирался на подоконник.

– Красивый получается орел, – с отчаянием в голосе сказал Хаймек.

– У него нос, как у Ноя, – отозвался, наконец, художник.

Тут был намек на недавний разговор.

– У нас, – сказал тогда Антек, кивая в сторону бюста известного древнего грека по имени Перикл, – у нас, у арийцев, нос прямой. Вон, как у греков… А у вас…

– А у нас? – спокойно поинтересовался Ной.

В ответ Антек провел по изогнутому носу силача Ноя от лба до основания и вместо ответа хмыкнул. Лицо Ноя покраснело, кулаки сжались, и быть беде, если бы побледневший Антек не нашелся:

– А у вас носы, как у польского орла на гербе. Ты доволен?

Подумав немного, Ной кивнул, но еще до сих пор Антек был у него под подозрением. Ноя было лучше не дразнить.

Теперь, когда эта история чуть подзабылась, Антек снова мог позволить себе чуть-чуть посмеиваться. Посмеиваясь, он на всякий случай скашивал глаза – от этого бешенного Ноя можно было ожидать чего угодно и в любое время.

Орел оживал на глазах.

«ВПЕРЕД» – прочитал Хаймек название стенгазеты, выведенное на самом верху листа красивыми рельефными буквами.

Антек смотрел на орла. На Хаймека он так и не посмотрел. Да и зачем ему было смотреть на всякую мелюзгу. Сам Антек был уже совсем большим и заканчивал девятый класс – а это означало, что через год он окончит школу. Не в пример Ною, который вообще покончил с получением знаний, Антек был отличником. Да и вообще он во всем превосходил этого Ноя… за исключением силы. Он даже ругательств русских знал больше, чем Ной. Но если они пробовали, сцепившись ладонями и уперев локти пережимать один другого – через две секунды Ной без видимого усилия припечатывал руку Антека к столу. Как, впрочем, и любого другого детдомовца. И никакие школьные достижения ничего изменить здесь не могли.

Самолюбие Антека страдало день и ночь. Чтобы хоть как-то объяснить свои поражения, он рассказывал все, что секрет силы Ноя состоит в том, что тот все время держит руки в карманах и там тренирует свои пальцы.

С тем большей тщательностью относился Антек к обязанностям главного оформителя детдомовской газеты. Пусть-ка этот Ной попробует нарисовать хотя бы один орлиный коготь! Это ему не руки выламывать… Да и вообще – что взять с этого безбожника.

Сам Антек безбожником не был. Утром и вечером он молился пану Езусу и, стоя на коленях, исповедовался ему, говоря только правду. Не он один был таким – его девушка, по имени Аня, которая училась с ним в одном классе и которая любила ходить с Антеком рука в руке, переплетя пальцы, тоже молилась пану Езусу. И у Антека и у Ани изображение пана Езуса всегда висит на шее на тонкой серебряной цепочке. Вот и сейчас, когда Антек наклоняется над листом, чтобы почетче прорисовать орлиные загнутые когти, пан Езус свисает у него с шеи, и Хаймеку кажется, что пан Езус хочет поцеловать когти орла.

Ничего странного мальчик в этом не видит – когти и впрямь превосходные. Загнутые, острые, хищные. Прямо так и видно, как вонзаются они в свою добычу. Эти когти притягивают Хаймека, как магнит. Иногда, после того уже, как стенгазета уже висит на стене, он осторожно протягивает руку и дотрагивается до скрюченных пальцев птицы. Он представляет себе, как они сжимаются, удерживая добычу. Взгляд мальчика скользит дальше. Вот широкая, мощная, покрытая жесткими перьями грудь орла. А вот его клюв на развернувшейся гордо голове. Хорошо бы вознестись вместе с этим царем птиц ввысь. Прижаться к наполненному силой могучему телу. Почувствовать, как глубоко впиваются в твою плоть большие железные когти. Забыв о боли и о ранах, парить в вышине, ощущая, как кинжалы когтей все глубже вонзаются в твое тело. Вокруг тебя – безбрежность, внутри – пульсирует горячая кровь. Она пульсирует и бьется точно так же, как бьется она в теле орла. На твоей груди появляется легкий пух. Невесомый вначале, он грубеет, превращаясь в некое подобие рыцарской кольчуги. Твои пальцы удлиняются, равно как и ногти на них. Ты уже стал орлом или еще нет? Ваши сердца бьются в едином ритме. Горячая кровь одинаково наполняет ваши артерии. Голова человека-орла прижата к орлиной груди. Когти по-прежнему пронзают плоть, но боли совсем уже нет. Есть только тяжело пульсирующая теплота…

– Убирайся отсюда…

Это – пробуждение от грез, земля вместо небесной выси. Антек бросает в мальчика комок ваты, обсыпанный красным порошком, и злобно цедит сквозь зубы: