Странным образом, почти интуитивно догадываясь, кто это, Авдюхин подошёл ближе и увидел лежавшего ничком человека. Майор наклонился, прихватил лежавшего за портупею и, сильно потянув, перевернул его на спину. Да, он не ошибся, это был особист…

У Авдюхина мелькнула мысль, удастся ли ему толком похоронить погибшего товарища, но капитан вдруг пошевелился, медленно открыл глаза и уставился бессмысленным взглядом на низко склонившегося к нему Авдюхина.

Стараясь привести особиста в чувство, майор осторожно тряхнул его. Через какое-то время взгляд капитана стал осмысленным, и он, еле ворочая языком, произнёс:

– Ты… Откуда?

– Оттуда… – майор попробовал приподнять особиста.

– А что со мной?.. – через силу спросил капитан, в свою очередь, пытаясь встать на ноги.

– Бомбой тебя шарахнуло, вот что… – майор кивнул на воронку и озабоченно посмотрел на товарища. – Ты как? Цел, не ранен?

– Цел вроде, вот только в голове шум… – капитан медленно выпрямился и теперь, держась за Авдюхина, мог стоять сам.

– Идти сможешь? – озабоченно спросил майор.

– Вроде, – качнул головой капитан. – А куда?

– Смываться с дороги надо… – Авдюхин подхватил товарища за ремень и помог сделать первый шаг. – Не дай бог, немцы догонят…

– Так мы ж по шоссе не уйдём… – капитан только теперь рассмотрел тот погром, что царил на дороге.

– Ясное дело, – согласился майор. – Пока в лес надо… Там оклемаемся…

Помогая товарищу, майор повёл капитана прямиком к недальней опушке, и минут через двадцать они, помогая друг другу, вошли под деревья, а там, углядев слабо натоптанную тропинку, зашагали по ней, стараясь как можно скорей уйти подальше от шоссе.

Эта едва заметная во всё густеющей чаще тропинка примерно через час вывела обоих страдальцев на уютную лесную полянку, посередине которой кто-то из лесовиков уже успел накосить небольшой стожок свежего сена.

Не сговариваясь, майор и капитан подошли к стожку и повалились на его пряно пахнущий высушенной травой бок. Капитан лёг, раскинув руки, а майор, понимая, что товарищу надо хоть немного отдохнуть, к тому же чувствуя всё более накатывающуюся слабость, прикрыл глаза.

Пробуждение было странным. Авдюхин почувствовал, что его чем-то кольнуло в грудь, и, продрав глаза, увидел седого бородатого старика. Тот, согнувшись почти пополам, тыкал поочерёдно своей клюкой то в майора, то в лежавшего рядом капитана и как заведённый спрашивал:

– Ребята, вы живы?..

Старик был одет в полотняную рубаху распояской, серые портки и обут не в лапти, а вроде бы в тапочки, ловко сплетённые из какой-то соломы. С плеча у него свисал берёзовый туесок[55], и в целом неизвестный имел вид обычного полешука.

– Да не тычь ты меня, дед! – рассердился майор. – Живой я…

– А этот? – старик хотел ещё раз ткнуть капитана, но особист приподнялся на локтях и озираясь закрутил головой:

– А-а-а, что?..

– Довоевались вы, вот что, – с горечью произнёс старик и деловито спросил: – Вас-то как сюда занесло?

– Под бомбёжку попали, – вздохнул Авдюхин.

– А, то-то я смотрю, вы вроде как очманилые, – протянул дед и хитровато спросил: – Теперь небось к своим пробираетесь али как?

– К своим, дед, к своим, – заверил старика Авдюхин, с трудом поднимаясь на ноги и помогая встать капитану.

– Ну, тогда за мной топайте… – и, молодо повернувшись, он, не оглядываясь, довольно быстро пошёл по едва приметной тропинке.

Идти пришлось долгонько. Во всяком случае, майор с капитаном совсем вымотались, прежде чем добрались к жилью старика – весьма добротному дому, выстроенному на просторной поляне. Служб никаких рядом не было, только одинокий сарайчик жался к деревьям.

Хозяин завёл нежданных гостей в горницу, посадил за стол и вышел. Пока капитан с майором осваивались, старик пошумел где-то в глубине дома и через какое-то время вернулся, держа в руках горячую сковородку с растопленным салом. Потом принёс миску белой рассыпчатой картошки, нарезанный четвертинками лук и свежий хлеб.

Накрыв стол, дед широким жестом пригласил:

– Прошу… – и сел сам.

Гостей упрашивать не пришлось. Тем более что старик, хитро усмехнувшись, достал бутылку и налил каждому в старомодную рюмку ароматного бимбера. В самогон он добавил каких-то сушёных травок и радушно предложил:

– Выпейте. Фильтрованная! А травка, она укрепляющая…

Командиры переглянулись. Старик назвал самогон «фильтрованным», в то время как все тут говорили «чищеный», и выходило, что их хозяин просто рядился под мужика, хотя наверняка селюком не был.

Похоже, старик понял значение их взглядов и, гордо вскинув голову, с вызовом заявил:

– Ну да, прячусь здесь в лесу от этой вашей «народной» власти…

– А почему ж она не народная? – вступая в дискуссию, возразил майор.

– Куда уж народнее… – старик ополовинил свою рюмку. – Сколько народа перебили, сколько в Сибирь на смерть загнали, а остальных по колхозам. А говорили, землю мужикам дадим. Как же, дали…

– Это как посмотреть… – начал было Авдюхин, но явно разгорячившийся дед не дал ему договорить.

– А откуда не посмотри! Вот теперь и драпаете без оглядки, а ещё недавно ух какие грозные были… И вообще скажу вам, господа-товарищи: дела ваши швах. По всему фронту немцы наступают…

– Ты-то откуда знаешь? – Авдюхин с сомнением посмотрел на хозяина.

– Оттуда. «Электрит»[56]у меня есть.

– Ну так просвети нас, убогих, – со скрытой злостью сказал особист.

– А что просвещать? – старик вздохнул. – И сами всё знаете. Бойцам вы что толковали? Мы, дескать, самые сильные. Вот молодняк и думал, что как они разом «ура» крикнут, так немец и побежит. А оно всё совсем наоборот выходит…

– Ты что, старик, никак немцу победы желаешь? – особист поставил рюмку на стол и в упор посмотрел на деда.

– Я?.. Да я с тем германцем воевал, ещё когда ты под стол пешком ходил. И теперь для России новую беду вижу. Но ничего, хорошо, что товарищ Сталин всю вашу революционную камарилью прихлопнул, а то б сейчас такое было…

Заявление старика было столь неожиданным, что командиры умолкли.

– Это как же понимать? – после затянувшейся паузы спросил Авдюхин. – Ты, дед, вроде как советскую власть не уважаешь, а про товарища Сталина так говоришь.

– Да, говорю! – в лице старика что-то неуловимо изменилось, и он с чувством внутреннего убеждения сказал: – Вы, молодые, ещё Россию умом не поняли, но ничего, дай бог, уцелеете, тогда всё поймёте…