Я сказал Фонтана:

– Ваш долговязый придурок – ключ ко всему. Ему я обязан тем, что я здесь, так что передайте: если он не проявит должной тонкости, я отправлю его на биржу труда до самой пенсии.

Торжественный и суровый, он исполнен сознания собственного величия. Спокойствие и твердость. Пример для подражания.

При каждом вопросе председательствующего, каждом обращении генерального адвоката он слегка разворачивается в мою сторону. Прежде чем высказать свою позицию, Непогрешимый обозревает Заблудшего. После чего он дает ответ, выверенный до миллиметра. Мы с ним мало знакомы, но у меня такое впечатление, что мы старые друзья.

Да, отвечает он председательствующему, сейчас он занимает пост в Нормандии. Да (болезненный нюанс), обширный план перестройки, тяжелая миссия. С человеческой точки зрения. Надеюсь, он не будет злоупотреблять этим словом, потому что в его устах оно звучит все-таки довольно странно. Да, Сарквиль в самом сердце экономических сложностей. Иными словами, он понимает, какие тяжелые времена мы переживаем. Что же касается его поведения во время захвата заложников, председательствующий напоминает факты: его сопротивление, прямая конфронтация, мужественное бегство к выходу…

– Чтобы остановить вас, мсье Деламбр попытался в вас выстрелить!

Зал зашумел в восхищении. Кузен отмел все это одним раздраженным взмахом руки:

– Мсье Деламбр не стал в меня стрелять – вот то единственное, что для меня важно. Возможно, он и попытался это сделать, но тут мне нечего сказать: я не стал оборачиваться, чтобы посмотреть, чем он занят.

Все принимают это за скромность.

– Но, кроме вас, все это видели!

– Вот и спрашивайте всех, а не меня.

Зал гудит. Председательствующий призывает Кузена к порядку.

– Послушать все ваши показания, на удивление единодушные, так складывается впечатление, что этот захват заложников был просто прогулкой на пароходике. Но если мсье Деламбр не представлял никакой опасности, – спрашивает генеральный адвокат, – почему вы так долго выжидали, прежде чем вмешаться?

Поль Кузен поворачивается к нему всем телом и вглядывается:

– Во всем, мсье, есть время наблюдать, время осознать и время действовать.

Звучит величественно.

Зал заворожен. Снимаю шляпу.

Я сказал Фонтана:

– А ваш Жан-Марк Гено пусть тоже расстарается! Не то я его выставлю в трусиках перед всем судом!

Теперь перед нами совсем другой человек.

Я видел его элегантным, уверенным в себе, а сейчас передо мной привидение. Он называет свое имя, статус: служащий без определенной должности.

Таков официальный термин, означающий «безработный». Его выгнали из «Эксиаль». Два месяца спустя. Конечно, он пережил серьезное потрясение, наверняка сказало себе начальство, но не можем же мы доверять сотруднику, который скрывает дамские трусики под официальным костюмом ответственного финансиста. Несмотря на увольнение, Гено явился давать свидетельские показания и говорит ровно то, что ему велено. Ведь мир тесен, и пусть «Эксиаль» больше не является нанимателем Гено, эта компания остается отправным пунктом всех его попыток, если он надеется снова найти работу в данной области.

Я разглядываю его внимательнее.

Четырнадцать месяцев безработицы. На мой взгляд, он так и не выбрался.

Гено – это я после полутора лет без работы. Он ведет себя так, как если бы еще не потерял веру. Цепляется. Я представляю, как через полгода он пересматривает свои запросы, скидывая сорок процентов, через девять месяцев готов согласиться на временную работу, через два года соглашается на мелкий пост, только чтобы оплатить половину своих трат. Через пять лет ему даст под зад первый попавшийся турецкий бригадир, который удостоит его взглядом. У меня ощущение, что рукав его костюма треснет по швам еще до того, как он кончит давать показания, выставив его на посмешище.

Я также сказал Фонтана: «Что до Лакоста, этого говнюка, вы дадите ему очень внятные указания. А если до него не сразу дойдет, разрешаю переломать ему все пальцы. Судя по моему опыту, это, безусловно, способствует пониманию».

Фонтана позволил себе то, что только его мать могла назвать улыбкой.

Лакост дал на диво человечные показания. Его собственное предприятие на данный момент признано неплатежеспособным и находится под судебным надзором; никакого отношения к рассматриваемому делу это не имеет, нет, просто такова экономическая конъюнктура. Именно та, жертвой которой стал мсье Деламбр. Как и многие другие. Он хорош, Лакост. Надеюсь, малышка Риве содрала с него приличную компенсацию.

Люси все чаще на меня поглядывает.

В скором времени состав вражеской армии сократится до генерального адвоката. Люси готовилась к войне, а противники спешат подписать перемирие. Она расспрашивает свидетелей с осторожностью, особо не углубляясь. Она поняла, что машина катится в правильном направлении, только не надо давить на газ.

Накануне Николь поделилась с ней собственным недоумением:

– И все же это поразительно. Твой отец попал под суд за захват заложников, но никто не удивляется, что компания совершенно безнаказанно могла совершить то же самое, чтобы протестировать сотрудников. А ведь если бы они не организовали эту ролевую игру, не было бы и захвата заложников, верно?

– Я знаю, мама, – ответила Люси, – но чего ты хочешь, если даже сами работники не видят в этом ничего ненормального.

Конечно, она обдумывала этот аргумент. Она даже рассчитывала допросить с пристрастием свидетелей, чтобы придать ему веса, показать жестокость, проявленную компанией, и, в конце концов, взвалить на нее ответственность за мои деяния. Но даже не считая того, что судили меня, а не «Эксиаль», теперь в этом не было необходимости. Люси снова смотрит на меня, действительно обеспокоенная таким поворотом событий. Я делаю незаметный жест обеими руками, чтобы выразить свое удивление. Стараюсь быть очень убедительным, но Люси уже отвернулась и продолжила следить за чередой свидетелей, все больше недоумевая.

– Что до вас, Фонтана, – сказал я, – вы будете делать то, что умеете лучше всего: изображать бравого солдатика. Я уверен, что вам платят за результат, ведь так?

Фонтана и ухом не повел, а значит, я попал в точку: он сидит на проценте. Чем больше вернет себе «Эксиаль», тем больше отхватит он сам.

– Я знаю, что вы мечтаете раздавить меня, как кусок дерьма, но вам придется вспомнить о дисциплине. Вы с меня пылинки сдувать будете. Я вам помогу. За каждый слог, который не попадет в такт, я буду изымать штуку из той суммы, которую Дорфман желает заполучить обратно, – помните об этом. И объясните Дорфману, когда он подсчитает убытки и потребует отчета.

Не нужно быть медиумом, чтобы догадаться, что в этот момент, если бы на моей стороне не было такого перевеса, он без малейших колебаний затолкал бы меня двумя ногами в бетонный блок и отправил на дно канала Сен-Мартен с запасом кислорода на шесть автономных часов. Что произойдет, когда все закончится и я снова буду беден? Надеюсь, он не злопамятен и не станет превращать это в личную вендетту.