В любом случае он послушен.

Он подтверждает общий диагноз относительно моей неопасности. Люси заставляет его перечислить все места службы, чтобы придать веса его мнению. Он, который постоянно сталкивался с бойцами, солдатами, а то и с кем похуже, может заверить суд, что Ален Деламбр – ягненок. Его рана? Царапина. Никакого иска с его стороны? Да с какой стати.

Я немного зарвался. Пора бы остановиться со свидетельскими показаниями. Подобное единодушие начинает смущать.

После полудня начинаются прения.

Люси восхитительна. Твердым, убедительным голосом она выстраивает аргументацию, с деликатностью упоминает свидетельские показания, а чтобы наличие присяжных не показалось излишним, обращается к заседателям, то к мужчинам, то к женщинам. Она делает то лучшее, что ей остается делать: объясняет, что на моем месте мог оказаться любой и каждый, и делает это блистательно. Она останавливается на тяжелых условиях жизни своего клиента, потере уважения к себе, унижениях, переходит к описанию внезапного, необъяснимого поступка, потом растерянности, невозможности самому выбраться из ситуации, в которую он себя загнал. Ее клиент человек одинокий.

Теперь надо как-то обезвредить ту бомбу, которую представляет собой моя книга.

Да, мсье Деламбр написал книгу, объясняет Люси. Не для того, как это часто предполагалось, чтобы снискать славу, а из потребности в поддержке, потребности разделить пережитое испытание с другими. И ведь именно так и произошло. Тысячи, десятки тысяч других людей, похожих на него, узнали себя в этом крушении, в его несчастье и унижении нашли отражение своих бед. И оправдали его поступок. Который, кстати, не имел никаких последствий.

Смягчающие обстоятельства, которые она призывает признать для своего клиента, – это просто обстоятельства, которые являются общими для всех во времена кризиса.

Вот это действительно неплохо.

Если бы я не опасался этого паршивца из прокураторы, который смотрит на нее и беспрерывно покачивает головой то с шокированным видом, то с преувеличенно недоверчивым, я бы сказал, что ее прогноз может оказаться верным. Никакой суд никогда не смог бы оправдать меня. Я явился на тестирование по найму с заряженным пистолетом, это преднамеренность в чистом виде. Невозможно скостить теоретически возможный срок в тридцать лет до меньшего, чем восемь или десять. Но Люси пустила в ход все средства. Если кому-то и удастся уменьшить срок моего наказания, то только ей, моей дочери. Николь смотрит на нее с восхищением. Матильда – с доверием и завистью.

Люси была права, генеральный адвокат желает показательного процесса.

Его рассуждение основано на трех простейших аргументах.

Первое: Ален Деламбр за три дня до прихода в «Эксиаль-Европу» искал, нашел, купил и зарядил пистолет настоящими пулями. У него, безусловно, были агрессивные, а возможно, и смертоубийственные намерения.

Второе: Ален Деламбр привлек внимание средств массовой информации к своему делу, чтобы повлиять на исход процесса, попытаться воздействовать на присяжных, чтобы их смутить и запугать. Захватчик заложников превратился в шантажиста.

Третье: Ален Деламбр открывает опасный путь. Если его примерно не наказать, завтра каждый безработный тоже почувствует себя вправе прибегнуть к насилию. Сегодня, когда уволенные рабочие все чаще и чаще прибегают к зверствам, пожарам, угрозам, грабежам, вымогательствам, лишению свободы, может ли суд возвести захват заложников в ранг законного способа ведения переговоров?

Ответ, с точки зрения генерального адвоката, заключен в самом вопросе.

Наказание необходимо. Он не колеблется:

– На сегодняшний день вы являетесь последней преградой перед новой формой насилия. Осознайте свой долг. Допустить, что стрельба настоящими пулями заслуживает признания смягчающих обстоятельств, означает выбрать гражданскую войну, а не социальный диалог.

Ожидалось, что обвинение потребует сурового наказания. Пятнадцати лет.

Он требует тридцати. Максимального срока.

Когда он садится на место, публика ошеломлена.

Я в первую очередь.

Люси изменилась в лице. Николь больше не дышит.

У Шарля впервые в жизни протрезвевший вид.

Даже Фонтана опустил голову. Учитывая, сколько времени я проведу за решеткой, не скоро он увидит свои денежки.

Как и положено, председательствующий снова передает слово Люси. Именно она должна произнести заключительную речь. Конечно, это результат многомесячной работы и огромного недосыпа, но Люси словно задохнулась. Она пытается заговорить. Не получается. Прочищает горло. Выдавливает несколько беззвучных слов.

Председательствующий забеспокоился:

– Мы не расслышали, мэтр.

В зале царит тяжелая грозовая атмосфера.

Люси поворачивается ко мне. У нее слезы на глазах. Я смотрю на нее и говорю:

– Все кончено.

Она собирает все свои силы, поворачивается к присяжным. Но, решительно, это выше ее сил. Ни одного звука. Весь зал затаил дыхание.

Я прав. Все кончено.

Бледная как смерть, Люси поднимает руку, показывая председательствующему, что ей нечего добавить.

Она не может ничего добавить.

Присяжным предлагают удалиться.

Поздно вечером, ко всеобщему удивлению, они все еще не закончили совещаться. Заседание продолжится завтра.

В машине, которая везет меня обратно в тюрьму, я невольно перебираю всевозможные варианты. Разумеется, все мне видится в черном свете. Если они не могут прийти к решению, значит есть возражения. Процесс прошел в самом выгодном для меня русле, но сейчас вердикт оборачивается против меня. Если прокурор оказался достаточно убедительным, то многие, без сомнения, возомнили себя поборниками справедливости и только и мечтают о примерном наказании.

По моему ощущению, тюрьма в ту ночь – это коридор, ведущий к смерти. Время, чтобы умереть раз двадцать. Моя жизнь проходит передо мной. И все это ради этого[36].

Я не спал всю ночь. Тридцать лет, это немыслимо. И двадцать лет невозможно. Даже десять лет я не выдержу.

Чудовищная ночь. Я думал, что развалюсь на куски и сдамся, но нет, напротив, мой гнев вернулся с прежней силой. Страшный гнев, как в лучшие дни, желание убить, все это так несправедливо.

На следующий день, когда я возвращаюсь во Дворец правосудия, я бледен, мое решение принято.

Я внимательно разглядываю полицейского, который обеспечивает мою перевозку. Двойник того, который сторожит мой бокс во Дворце правосудия. Я детально рассматриваю застежку его кобуры. Насколько я вижу, это большая пуговица-кнопка, ремень приподнимается, и оружие выходит без затруднений. Я мысленно роюсь в информации, которую в свое время получил от Камински: «Зиг-Зауэр SP2022», ручного предохранителя нет, зато есть рычажок для постановки на предохранительный взвод.