— Для протезирования зубов?

— Да, для протезирования.

Но если бы Новопельский вознамерился поставить золотые коронки всем лошадям целого эскадрона, то и тогда бы ему не потребовалось такого количества монет.

— У меня есть еще беззубая старушка мама, — находится Новопельский. — Потом я хотел сделать себе запасную челюсть.

— А зубы у вас целые?

— Слава богу, пока все целые. Но ведь на весь век своих зубов обычно не хватает.

— Да как же вы могли сразу вынуть двадцать восемь тысяч и отдать за монеты, которые в общем-то вам и не особенно нужны? — интересуется государственный обвинитель.

— Деньги у меня есть, — робко сообщает Новопельский.

— Вы сколько поменяли старых денег на новые?

— Это когда? При обмене сорок седьмого года или шестьдесят первого?

— Конечно же, при последнем обмене. Чего же теперь вспоминать сорок седьмой год!

— При этом обмене я ничего не менял. В декабре у меня был обыск и вместе с золотом почему-то забрали сто четыре тысячи рублей. А в сорок седьмом году я поменял двести тысяч.

— Откуда у вас скопилось столько денег? — спрашивает государственный обвинитель. — Давайте подсчитаем. В сорок седьмом году вы поменяли двести тысяч на двадцать.

— Вы меня не поняли, — поясняет Новопельский. — В сорок седьмом я получил двести тысяч. А поменял два миллиона рублей. Но это деньги не мои, а мамины.

— Мамины? Откуда столько? Где она работает?

— Моя мама несет общественную нагрузку. Она староста в церкви.

Но разве «общественный» староста может «заработать» два миллиона рублей? Не помогает ли ей зарабатывать деньги ее расторопный сынок? Новопельский заведует лесоторговым складом. Следствию известно, что только один покупатель, собираясь строить дачу, дал вороватому лесоторговому дельцу взятку в шестьдесят тысяч рублей.

После перерыва государственный обвинитель сделал заявление суду, что назначено следствие по выявлению источников доходов Новопельского. Немного позже государственный обвинитель сообщил, что органами Государственной безопасности проведены аресты спекулянтов-валютчиков в Тбилиси и Баку, будут привлечены к судебной ответственности многие свидетели по настоящему делу. По этим свидетелям давно уже тоскует скамья подсудимых. Зал встретил сообщение государственного обвинителя бурными аплодисментами.

СТЕРВЯТНИКИ ДЕРЖАТ ОТВЕТ

День за днем распутывает суд клубок преступлений банды валютчиков и спекулянтов. Кончилось время, когда члены шайки под покровом ночи лезли в тайники и на ощупь пересчитывали свои миллионы. Их теперь собрали всех вместе на виду у людей при ярком свете солнечного дня.

Да, в зале судебного заседания света вполне достаточно. То и дело вспыхивают юпитеры: московская студия телевидения готовит репортаж об этом процессе. И многие из наших читателей, очевидно, смогут на экранах телевизоров увидеть, как кусает до крови пальцы Ян Косой — Рокотов. Как молится аллаху скупщица золота Ризванова, считая это занятие вполне уместным не только в мечети, но и на скамье подсудимых. Как, изображая раскаяние, притворно рыдает перед судейским столом старый спекулянт Яков Паписмедов, как вдруг беспричинно начинает смеяться Владислав Файбишенко, прикидываясь придурковатым.

Впрочем, обвиняемые даже здесь, на суде, пытаются юлить, выкручиваться, валить вину на соседа по скамье подсудимых. Внезапный арест помешал участникам банды закончить очередную валютную сделку. Одни остались в накладе, другие — при барышах. Эдлис и Попов должны Рокотову 160 тысяч. Сто тысяч Рокотов им «простил». а 60 тысяч продолжает числить долгом. В свою очередь, супружеской чете Эдлис и Попову должен 67 тысяч Яков Паписмедов.

— С Паписмедова причитается и мне сто пятьдесят тысяч, — заявляет Ян Косой.

— Не сто пятьдесят, а сто двадцать, — протестует тот.

Даже на скамье подсудимых они пытаются продолжить свой мерзостный торг! Но как теперь Рокотову получить с Якова Паписмедова 150 тысяч, которые уже израсходованы на приобретение роскошного жилого дома в Тбилиси? Советские деньги, иностранная валюта, золото, которые фигурируют на процессе в качестве вещественного доказательства, скоро перейдут в сейфы Государственного банка. У преступников ничего не осталось: ни денег, ни чести, ни человеческого достоинства.

А совсем еще недавно они были миллионщиками. На двенадцать миллионов скупил и перепродал валюты Ян Рокотов, на 7 — Эдлис и Попов, на 3 — братья Паписмедовы, на миллион — Файбишенко… Над скамьями подсудимых стелется призрачный бриллиантовый дым. Называются астрономические цифры советских рублей, американских долларов, английских фунтов, западногерманских марок, итальянских и турецких лир…

Но было бы неправильным рассматривать этот процесс, как процесс только над группой крупных спекулянтов, скупавших и перепродававших валюту. Это процесс над отрыжкой проклятого прошлого, отрыжкой капитализма. Ведь именно по-капиталистически пытались жить в наше время эти ублюдки.

— Какова цель вашей жизни? — спрашивает государственный обвинитель у подсудимого Рокотова.

— Купить трехкомнатную квартиру в Москве, дачу под Москвой и дачу в Крыму. Хотел красиво жить.

— Что вы понимаете под этим?

— Иметь деньги и нигде не работать.

Купить, продать, сколотить миллион, потом еще один… В зале много людей. Это рабочие, служащие, студенты. Они просто не понимают того бога, которому поклонялись Рокотов, Файбишенко, Эдлис, Паписмедовы…

Идет допрос Рокотова. Ян Косой скучает, грустит. О чем? Он подробно рассказывает, как бакинские валютчики Шафи Аликперов и Давуд Рзабеков отобрали у него семьсот двадцать золотых монет, не заплатив ни фартинга. Как некая Татьяна, хранившая его деньги, в конце концов вытащила из чемодана сто восемьдесят тысяч и вышла замуж за другого валютчика.

Откуда же взялись эти люди, у которых нет, а может быть, никогда не было ничего нашего, советского, трудового? Откуда у них эта страсть необузданного стяжательства, этот возведенный в степень культ золотого тельца?

Когда, отвечая на вопрос государственного обвинителя, подсудимый Лагун сообщил, что окончил инженерно-строительный институт и аспирантуру, написал диссертацию, зал разразился дружным хохотом: так были дики, нелепы, противоестественны эти слова. Рядом сидит Шалва Паписмедов, который никогда не ходил в школу, не знает, что Земля круглая и вместо своей подписи ставит крестик. Но тщетно было бы искать хоть какую-нибудь разницу между ними. Это духовные братья, близнецы по мировоззрению, рабы долларовой «зелени» и золотых кругляшков. Дело не в образовании, дело в идейной убежденности, в моральной чистоте, в элементарной порядочности. А все это никогда не посещало растленные души торговцев и спекулянтов. Надежда Эдлис, так же, как и Лагун, имеет высшее образование, в свое время она закончила ГИТИС. Но какой след оставило у этой спекулянтки ее высшее театральное образование? Да никакого, разве что театральную позу на скамье подсудимых. Она сидит, вульгарно закинув ногу на ногу, размалеванная и помятая, точно Сонька из кинофильма «Заключенные».

Все эти люди сбиты на одну колодку, и в то же время разные пути привели их в этот зал. Яков, Илья и Шалва Паписмедовы — наследственные торгаши. Есть у нас категория лиц (и