– То есть? – насторожился Щукин.

– А то и есть, что ты не первый приходишь сюда за этим, – проговорил дед. – Я-то старик не болтливый, но мало ли кто тут что знает. Тут люди всякие живут.

«Студент здесь, – догадался Щукин. – Иначе и быть не может. Проговорился дед».

– А зачем тебе Студент нужен? – спросил еще старик.

– Поговорить мне с ним надо, – серьезно сказал Щукин и наклонился через стол к старику. – Просто поговорить. Он знает то, что я не знаю, а мне очень надо это узнать.

– Да, – ответил старик, – он знает то, чего многие не знают. Вот и ищут его поэтому.

– Я по другому вопросу, – пояснил Щукин.

Старик усмехнулся, ясно показывая, что не верит Николаю.

– Ладно, – устало проговорил Щукин. – Наливай еще по одной.

Старик налил.

«Где же этот Григорий сейчас? – снова подумал Николай. – Где он? Где этот мудак?»

* * *

Очнуться и не знать, где ты находишься, на том свете или на этом, кажется, это называется – воскреснуть.

Григорий воскрес в полной темноте, и первое, что он ощутил, был холод. Он приподнялся и обнаружил, что полностью раздет – вернее, из всей одежды на нем была только тонкая розовая ночная рубашка – явно женская.

Морщась и постанывая, Григорий сел на корточки. Минут пятнадцать у него ушло на то, чтобы вспомнить, как его зовут. О том, где он находится и как он оказался в этом непонятном месте и в таком странном виде, – Григорий не имел ни малейшего понятия.

Впрочем, когда он внимательно рассмотрел свое одеяние, какое-то неясное воспоминание забрезжило у него в мозгу, но, вот какое именно, Григорию выяснить так и не удалось.

Он поднялся, покачиваясь, и, чтобы не упасть, ухватился за что-то. Это что-то оказалось кирпичной стеной – такой же сырой и холодной, как вся окружавшая Григория действительность.

Григорий огляделся.

«Подворотня, – подумал он, – я нахожусь в подворотне. А вот куда она ведет? И, черт возьми, где моя одежда? И как я тут оказался? Башка болит ужасно… Я нажрался, что ли? А с кем?»

Тут Григорий стал припоминать события, которые следовали за тем, как он освободился из местной исправительно-трудовой колонии.

«Пьянка в баре, драка. Девушка Наташа! Да-да. А потом что было? Опять драка. Били меня. Били долго… Потом? С кем-то я искал кого-то… Нет, ни хрена не помню. Наверное, сильно надербанился я накануне. Но кто так подшутил погано? Бабская ночнушка. А я под ней голый. И где я пил? Найти бы этих шутников и так над ними подшутить…»

– Кстати, – вслух проговорил Григорий. – Что-то важное случилось до того, как я отключился. А вот что? Опять не помню… Ладно. Сначала надо выяснить, где я нахожусь.

Держась за стенку, он пошел в ту сторону, где в прогале подворотни брезжил неясный свет. Ноги Григория подкашивались, но он дошел до конца подворотни и выглянул. Потом отскочил так стремительно, что едва удержался на ногах.

«Вот черт, – подумал он. – Ментовский участок. Опорник, мать их. И кто меня сюда подбросил? Лежу, как подкидыш. И чудо еще, что меня не забрали. Если бы заметили, то тотчас бы – в психушку. В таком-то виде… А если сейчас меня кто-нибудь увидит. Стою тут, как статуя».

Григорий вдруг замер и выговорил это слово, будто пробуя его на слух:

– Статуя.

* * *

И тотчас картина всего произошедшего всплыла у него в сознании.

– Статуя!

Вот что он увидел тогда, в комнате у этой суки Маши – гипсовую статую – женское тело без рук, ног и головы. Точно такую же, о которой рассказывал ему… Колян его звали? Да, Колян. Брат Наташи – той самой Наташи. Они пили с дедом Паганини – Колян, Григорий и дед… Сумка!

Сумка!

При воспоминании о сумке Григорий застонал. Машки, наверное, и след простыл – с такими-то бабками. Вот так куш она сорвала. Несмотря на то что Григорий в этот момент ненавидел мерзкую клофелинщицу, которая сыпанула ему в пиво какую-то гадость, он в то же самое время испытывал что-то вроде зависти.

Такая незамысловатая операция – и такой куш!

«Ну нет, – подумал Григорий, пятясь в темень подворотни, – тебе это так не пройдет. Напоила, взяла сумку, одежду и… Наверное, с сообщниками подбросила меня прямо к ментовскому участку. Чтобы меня тут же забрали. Вот гнида!»

Он вышел из подворотни, покрутив головой, определил, где находится. Не так далеко от дома Паганини. И пошел по улице, шарахаясь от каждой тени.

* * *

Когда Григорий достиг комнаты Маши, то он почти полностью пришел в себя. Даже не задумываясь о том, заперта дверь или нет, он ударил ногой по непокрашенной филенке, и дверь распахнулась с треском – на косяке повис сорванный крючок.

Раздался женский визг, и Григорий перевел взгляд на кровать.

– Попались, – прошипел он, – голубки.

С кровати скатился длинноволосый парень и, мельком глянув на Григория, бросился к своей одежде, висящей на спинке стула.

– Сообщник, – догадался Григорий. – Тот мудак, который тащил меня к ментам.

Наверное, оттого, что сообщник оказался таким тщедушным, Григорий почти успокоился, он теперь даже с некоторой иронией во взгляде наблюдал за тем, как парень лихорадочно натягивает на себя одежду. Да он-то что – он всего лишь орудие, так сказать. А вот Маша…

– Это мой муж, между прочим! – верещала Маша, даже не пытаясь прикрыть свою наготу. Григорий отчетливо видел вытатуированную розочку со змеей на ее обнаженной груди. – Я сейчас мусоров вызову!! Ты кто такой вообще? Я тебя не знаю, вали отсюда, псих!

Длинноволосый парень, с ног до головы покрытый разноцветной татуировкой, которого Маша называла своим мужем, молчал и лихорадочно натягивал брюки.

Григорий снял с себя злополучную розовую ночную сорочку. Его вещи, почищенные и выглаженные, очевидно, приготовленные для продажи, лежали в двух шагах от него – на старинном стуле с высокой спинкой. Почищенные и выглаженные – сколько же времени он был в отключке? Часа четыре, не меньше. Там же стояла и сумка. Первым делом Григорий кинулся к сумке, открыл ее и, убедившись, что содержимое на месте, облегченно вздохнул. Рядом стояли и две другие сумки, а в комнате царил беспорядок – Маша явно собиралась съезжать отсюда.

– Не успели, – констатировал он. – Свалить хотели? Думали, меня мусора уже поластали, а у вас есть время потрахаться?

– Пошел ты! – взвизгнула Маша.

Григорий надел брюки и, не обращая внимания на верещавшую Машу, окинул взглядом комнату.

На кухонном столе лежал огромный столовый нож. Маша перехватила его взгляд, кинулась было к столу, но Григорий ее опередил.

Подхватив нож, который на вид был замечательно острый, он приставил острие к горлу остановившейся столбом у стола Маши.