то, что видела Евдокия Федоровна, жаль ее – она-то тут при чем, мужчины дерутся за власть, а ей даже влюбиться нельзя!

Трое суток пытали Глебова на глазах возлюбленной. Тело испытуемого превратилось в кровавый ошметок, пропахший запахом паленого мяса. Потом еще некоторое время пытали его, но так и не допытались до главного. А когда поняли, что он ничего не скажет, зато может преждевременно умереть, учинили майору страшнейшую казнь: на Лобном месте в тридцатиградусный мороз Глебова, заботливо укрытого шубами, чтобы не замерз, чтобы не скончался преждевременно, медленно-медленно сажали на персидский неструганный кол. Почему медленно? Чтобы привык? Чтобы привыкла к этому ужасу Евдокия, около которой стояли рядом с Лобным местом два солдата-мордоворота, следивших за тем, чтобы инокиня Елена не потеряла сознания или от душевной усталости не закрыла глаза ненароком. А рядом в теплой карете, в теплых шубах сидел Петр I. Упорный он был человек. Пятнадцать часов ждал, пока умрет медленно насаженный на кол Глебов.

Как только майор испустил дух, по приказу Петра четвертовали еще четверых. Затем их истерзанные, быстро схваченные холодом тела посадили в кружок, в центре которого поместили тело Глебова. И только после этого уставший царь отправился по другим важным делам. Увезли и Евдокию. Но в тюрьму, а не в палаты царские. И даже не в отчий дом на Солянке, что в пятнадцати минутах ходьбы от Лобного места, да все вниз, под горку, легко идти.

Напуганная Евдокия Федоровна помирать казненной не хотела. Она написала царю-батюшке, давно уже не мужу ей, слезное письмо, в котором повинилась во всем, просила прощения и чтобы ей «безгодною смертью не умереть». Петр I остыл в тот хладный день казни Глебова, успокоился, повелел созвать собор священнослужителей для вынесения приговора и, вероятнее всего, подсказал судьям меру наказания.

Инокиню Елену публично высекли, сослали в Ладожский Успенский монастырь. Затем ее перевели в Шлиссельбургскую крепость, где во времена краткого правления Екатерины I она содержалась под особым секретным надзором. Екатерина I и Александр Данилович Меншиков боялись ее пуще прежнего, но их время вышло. Екатерина I умерла в 1727 году, а Меншиков был сослан императором Петром II в Березов, где и умер в 1729 году.

Евдокия Лопухина в 1727 году поселилась в Новодевичьем монастыре в Москве, а чуть позже перебралась в Воскресенский монастырь. Петр II, ее внук, относился к бабке хорошо, часто советовался с ней, но делал все по-своему. Он выделил ей особый двор, она ни в чем не нуждалась. В 1730 году внук Петра Великого умер, на престол взошла Анна Ивановна, племянница Преобразователя. При ней фактическим правителем страны был Э.И. Бирон, немец по происхождению, но это не мешало императрице относиться к Евдокии Федоровне Лопухиной как к царице.

Некоторые, имеющие много врагов и неспособные по разным причинам их победить люди мечтают только об одном: умереть после заклятых врагов, считая подобный исход своей главной жизненной победой. Евдокия Федоровна Лопухина умерла после тех, кто сделал ее жизнь несчастной (Петр I, Екатерина I, Меншиков), но вряд ли она считала себя победительницей в «споре жизни». Слишком уж доброй была эта женщина…

Она умерла в 1731 году.

Екатерина I

Хорошо известно, что золушек и прочих кухарок творят либо добрые сказочники (и только в сказках счастливо живется этим женщинам), либо социальные потрясения, точнее сказать, революции, которые предоставляют смелым либо отчаявшимся людям право, шанс, попытку взлететь над толпами людей, возглавить их, опередить, в худшем случае покрасоваться перед толпой. Этим случаем пользовались все девушки и женщины, попадавшие в поле зрения Петра I и его дружков, больших любителей великих государственных дел и столь же великих, то есть бурных, буйных оргий. Женщин у верных сподвижников-собутыльников Петра I было много. Относились они и сам царь к ним не по-мужски, а по-мужицки, и этого факта стесняться не надо: в оргиях даже самые величественные монаршие особы омужланиваются, потому что иначе просто быть не может: в оргиях ценны не регалии и побрякушки на мундирах, а обыкновенное мужское достоинство и столь же необыкновенные женские прелести. Чем прелестнее оргиянки, тем лучше.

Историки и бытописатели Петровской эпохи стараются не заострять внимания на этой линии сложной судьбы первого российского императора и, следует признать, поступают правильно, мудро. Петр Великий – слишком крупное явление в российской и мировой истории, чтобы, описывая его деяния, анализируя итоги жизни Великого преобразователя, останавливаться на неистребимой тяге этого человека к попойкам и оргиям, где он хоть и оставался всегда первым, но среди… мужичья, а не среди деятелей государства. В бане все равны. В оргиях, еще раз напомним, ценятся мужское и женское, а не социальное. Это – аксиома.

Оргия – это шанс для золушек и кухарок, волею судьбы оказавшихся в «воронках», в поле зрения монархов, особенно во времена революционные.

Но это не значит, что автор данных строк завидует тем, кто получает от судьбы возможность участвовать в подобных «сходках» как со стороны приближенных к владельцам «воронок» или полей зрения царствующих особ, так и со стороны кухарок и их детей. И дело тут не в обостренном чувстве брезгливости, а в историческом опыте.

Еще в Древнем Китае была оглашена чудесная мысль о том, что во времена смутные лучше не проявлять активности, отсиживаться в своем доме, ждать, терпеть. И судьбы многих оргиянок Петра Великого и К° являются яркой иллюстрацией этой древней, как мир людей, мысли.

Ничего хорошего не получила от первого российского императора его первая жена Евдокия Лопухина, которая хоть в оргиях и не участвовала, зато усилиями Натальи Кирилловны была венчана и приближена к телу и трону монарха, возвышена в революционное время, а значит, хотела она того или нет, была обязана быть активной. О печальной ее участи мы уже говорили.

Судьбу Анны Монс, немки (немок Петр обожал), тоже не назовешь счастливой, хотя «развратничала» она и с Меншиковым, и с Петром, а может быть, и с другими, залетевшими в «воронку». Когда же Анна Монс решила выйти замуж за прусского резидента Георга Иоганна фон Кайзерлинга (это нормальное желание для любой женщины земного шара, даже для особо страстных оргиянок!), то Петр Алексеевич и Александр Данилович чисто по-мужицки (не по-мужски) обозвали Анну Монс «подлой, публичной женщиной», а ее жениха спустили с лестницы. Пруссак-то был упрям. К тому же Петр Великий не мог применить к иностранцу других способов воздействия – дыбу, например.

Через четыре года дюже влюбленный Кайзерлинг женился на немке, очень аппетитной в юные-то годы, но спустя шесть месяцев