Дальше – в течение трёх месяцев я испытывала ежедневный прессинг! Сандро ходил ко мне на Суворовский, как на работу. Приносил варианты инсценировок. Взахлёб рассказывал о том, как и какой он собирается ставить спектакль. И уговаривал, уговаривал, уговаривал…

Я в это время уже пришла в актёрский штат киностудии им. Горького, где снималась, дублировала зарубежные фильмы. И меня вполне это устраивало.

Но Товстоногов предложил мне прийти в театр «на роль». То есть, не уходя из штата киностудии, играть роль Натали, получая за один спектакль значительно больше, чем тогда, когда играла до двадцати пяти спектаклей в месяц. И он сказал, что в спектакле будет только один актёрский состав: если кто-то, не дай Бог, заболел – отмена…

Деньгами соблазнить меня трудно. А вот в роли я умею влюбляться. Сандро раскрыл так много интересных фактов и деталей в судьбах персонажей произведения! И чем больше я погружалась в материал, действительно глубокий и драматургически необыкновенно богатый, тем больше мне хотелось сыграть в этом спектакле.

И в конце концов я согласилась. Начались репетиции…

Я вернулась в театр, который обещала обходить стороной. Хотя и на других, чем раньше, условиях, но…

Нет, нельзя возвращаться на пепелище! Нельзя пытаться дважды войти в ту же воду! Ну, какие ещё подошли бы сюда афоризмы?!.

Я вернулась В ТОТ ЖЕ ТЕАТР, В ТОТ ЖЕ КОЛЛЕКТИВ. Ничего не изменилось. Мне вроде бы и обрадовались, и даже улыбались. Но в улыбке сквозила насмешка – мол: «Что же ты!.. Уходя – уходи!..»

Спектакль получился красивый, сложный и очень драматичный. Роль моя – нежной и наполненной смятением и трагизмом. В спектакле был и любовный треугольник, и страшная семейная драма. Ведь сын четы Герценов, Коленька, утонул вместе с бабушкой, когда потерпел катастрофу лайнер, на котором они плыли…

После спектакля я подолгу не могла прийти в себя…

А между тем булгаковский «театральный роман» в исполнении театра Станиславского продолжался. Обострилось противостояние. Ведь в театре продолжал работать Анатолий Васильев. И кабинеты Товстоногова и Васильева были рядом. У них были абсолютно разные взгляды на театр. У Васильева были «свои» актёры. У Товстоногова – свои. Но Товстоногов был ГЛАВНЫМ РЕЖИССЁРОМ. И какие-то вопросы решались в приказном порядке.

Например, когда заболела Лида Савченко, Васильев просил отменить спектакль «Взрослая дочь молодого человека», заменив его на другой. Ведь он, так же как и Товстоногов, считал, что должен играть один состав.

Сандро упёрся, сказав, что «представление должно продолжаться», и потребовал ввести Алю Константинову – причём в приказном порядке. Васильев подчинился. Аля бесславно сыграла один спектакль. Потом выздоровела Савченко.

Но «принципиальность» Сандро вскоре сыграла против него же. Или против меня. Я заболела, попала в больницу, мне сделали операцию.

Когда я только-только вышла из наркоза, в палату вошла изумлённая медсестра: «Вам звонят из театра и просят подойти. Говорят, что это очень срочно!» Она помогла мне дойти до телефона в коридоре. Звонила… Аля Константинова, которая просила – ни много, ни мало – «продиктовать по телефону»… текст моей роли…

Я положила трубку…

Через два дня в репертуаре стояла «Исповедь». Я позвонила Сандро. «Александр Георгиевич! Как же так?! Ведь вы сами заявляли, что если кто-нибудь из исполнителей заболевает, то спектакль отменяется…» На что Товстоногов спокойно ответил своим вальяжным басом, что теперь не может не поступить «зеркально» – ведь он же заставил Васильева, чтобы его спектакль был сыгран с вводом. «И вообще, – сказал вдруг Сандро, – в труппе считают, что вы, Наташа, должны для себя решить: если играете на сцене театра Станиславского, то должны в нём и работать. У нас нет практики „приглашённых артистов“…» То есть сам перечеркнул все наши договорённости…

Так я покинула театр Станиславского во второй и в последний раз. Я приходила туда спустя несколько лет – меня приглашал на свой юбилей и бенефисный спектакль Володя Коренев. Посмотрела спектакль, посидела на банкете. Новый директор театра снова завёл разговор о моём возможном возвращении. Но – нет!.. Та же атмосфера. Те же глаза…

И все лучшие артисты театра его покинули, уйдя кто в другие московские коллективы, кто в кино…

Эта книга прочитана и закрыта. Когда я прохожу по Тверской мимо «Электротеатра „Станиславский“», сердце не ёкает, хотя я проработала в этом здании десять лет и сыграла здесь свои лучшие роли. К сожалению, кроме «Повести об одной любви», мои спектакли на плёнку не были записаны, поэтому можно только поверить мне на слово…

Я получала много предложений из разных театров. Но отказывалась. Боль долго мешала мне даже представить себе, как я прихожу в новый коллектив. Статус «свободного художника» меня вполне устраивал.

А потом наступило время, когда театральные залы опустели, – девяностые годы. Моду стали диктовать «малиновые пиджаки», вкус которых требовал «хлеба и зрелищ». Мнимая свобода привела к чудовищному кризису в кино и театре. Все запреты были сняты, а потому на сценах театров и на экранах стало твориться такое!!!

В «нулевые» вошла мода на антрепризу, которая не очень-то котировалась у театралов. Чаще всего это были дешёвенькие пьески для невзыскательной публики, наскоро слепленные в спектакль с известными, как стали говорить, «медийными лицами», то есть с теми, кто «не вылезал из телевизора». Действительно, многие из спектаклей были откровенной халтурой – два стула на сцене и два актёра. Но зрители на спектакли бежали – не только чтобы «отдохнуть и расслабиться», а чтобы «хоть посмотреть» на любимых артистов, которые в девяностые исчезли с экранов…

Посыпались предложения из антреприз. Я долго отказывалась. Но в 2000-м согласилась ввестись в уже готовый спектакль «Хочу купить вашего мужа» по пьесе Михаила Задорнова «Последняя попытка». Спектакль на троих. Мне предложили сыграть роль, которую до этого играла блистательная, но уже немолодая Людмила Касаткина. Девочку, которая «хочет купить мужа», играла Ирочка Жорж. А самого мужа – Валентин Смирнитский…

Трудно сейчас сказать, кто или что сломило моё предубеждение в отношении антреприз – актёрский состав, режиссёр спектакля Ольга Шведова или то, что это была пьеса моего друга, Миши Задорнова. Наверное, всё вместе. Но Мишино имя довело ситуацию до победного конца. Я опять стала после большого перерыва играть в театре. Именно В ТЕАТРЕ – я не делю спектакли на антрепризные и идущие в стационарных театрах. Главное, КАК ты относишься к своему пребыванию на сцене: выкладываешься каждый раз до конца или «кайфуешь» от того, что тебя узнали и захлопали.

К сожалению, есть достаточно большая часть артистов, которые играют именно ради денег и узнавания. В основном это молодые или относительно молодые люди. Встречаться с ними на сцене – мука. Они, как на эстраде, «жмут», заигрывают с залом, позволяют себе выйти на зрительскую аудиторию, приложившись перед этим к бутылке. Мне приходилось партнёрствовать с такими артистами. Нет, «партнёрствовать» в этом случае не годится, потому что они, к несчастью, – в первую очередь для себя, – не знают по-настоящему, что такое партнёр на сцене. Поэтому пытаются сыграть на узнавании, на обаянии, на органике (которая чаще всего ограничивается «шептанием под себя», игрой в правду).