свои угрозы и брызганье слюной с другими сеансами, во время которых арестованный попадает в руки другого офицера — доброго и ласкового, который не запугивает, а наоборот уговаривает, выражая сожаление и сочувствие и одновременно те же бумажечки с признанием вины на подпись сует.

Словно математик, решивший сложную задачу, Дима рассмеялся с облегчением и почти дружелюбно взглянул на молча дымящего Эскулапа.

— Впрочем, дед, был я к тебе, кажется, несправедлив. Методику ты все же улучшил. Ты не сочувствие выражал, а помощи моей попросил. Браво! Из тебя вышел бы отличный психолог. Так я повторяю вопрос, что со мной будет?

— А ничего, — сказал Эскулап. — Ты свое дело сделал, так что все в порядке. Кстати, я и так хороший психолог, помимо всего прочего.

Молохов покачал головой.

— Может расскажешь, все как есть, старик, — попросил он. — До того осточертели все эти тайны и недомолвки. Давай я сам начну, чтоб тебе легче было. Ты ведь рассчитал, что я пойду к Сереге, верно?

— Это, твое слабое место, — кивнул Эскулап.

— Кто? Сергей?

— Да нет. Вы, я имею в виду молодежь, все стремитесь взять под свой контроль. И это неплохо, но вот с терпением дела обстоят хуже.

— При чем тут терпение?

— А при том, что устанавливать контроль над ситуацией нужно постепенно. Так, чтобы противник и не подозревал, что его власть над обстоятельствами уплывает из рук капля за каплей. А ты стал действовать так же, как и все. Решил начать собственную партию открыто. Пошел к Бокову, прекрасно зная, ну или хотя бы догадываясь, что за тобой установлена слежка.

Облизнув губы, Молохов быстренько извлек из стройного ряда мыслей нужную.

— Лузгин! Вот в чем дело.

— Теперь моя очередь сказать “браво”, — невозмутимо произнес старик. — Этот политик ищет козырь для своей предвыборной кампании. Вот это уже ЕГО слабое место. Благодаря этой слабости, когда придет время, мы и познакомим его с “Капеллой”, — Эскулап сжал кулаки и столкнул их друг с другом, — лоб в лоб.

— А зачем же ты ко мне в доверие втирался? — с искренним любопытством спросил Молохов. — Ведь и так все шло как надо.

— Для того, чтобы я мог спокойно отправить тебя к Бокову и таким образом наладить связь с Лузгиным, — Эскулап глубоко затянулся. — Повесив твоего дружка, мы приперли тебя к стенке, и ты вместо того, чтобы поднять лапки к верху, начал выкаблучиваться.

— Ну так и что? Ведь я и так сыграл тебе на руку.

— Верно. Но не совсем. Лучше было бы пойти к Сереге, когда прикажут.

— Ущемленное самолюбие зудит?

— Причем тут это, — поморщился Эскулап. — Зачем ты думаешь я перед тобой вчера распинался, приводил аналогии с игрой, для описания сложившейся ситуации?

— И почему же? — подыграл ему Молохов.

Старик сделал вид, что не заметил насмешки.

— Распинался я потому, что хотел вбить в твою тупую голову очень простой вывод: ты в этой игре ничего не смыслишь, поэтому делать нужно то, что говорит человек, съевший на этом деле собаку.

— Но ведь я вроде все сделал как надо.

— Пойти к Бокову шаг был правильный, — кивнул старик. — Но несвоевременный. Ты начал атаку тогда, когда удар еще не был подготовлен.

— Но теперь то все, — весело сказал Дима. — Я твердо решил послать вас с майором к едрене фене.

— Пожалуйста, — Эскулап просто излучал благодушие, — попей минералочки и остынь. — старик кивнул стоявшую у кровати закупоренную бутылку. — Нарзан хорошо от нервов помогает.

Дима взял в руки пластиковую бутыль и прищурившись посмотрел на старика.

— И что ты туда намешал? — тихо спросил он. — Какого яда я удостоился?

— Болван, — вздохнул Эскулап. После этого он отобрал нарзан у Молохова, отвинтил пробку и сделал большой глоток. — Я тебе уже говорил, ты свою роль отыграл, поэтому свободен, как птица. А яд на такого дебила как ты просто жаль переводить.

Дима поморщился и в свою очередь отпил из бутылки.

— Значит, я свободен? — произнес он, вытирая губы. — Ну а если я расскажу обо всех ваших планах Сереге?

— Пожалуйста. Он теперь от этого дела не отступится в любом случае. Боков же энтузиаст и вкупе с этим — идеалист, а значит, чтобы наказать такого мегазлодея, как “Капелла”, пойдет до конца.

— Еще один вопрос и я признаю тебя величайшим интриганом всех времен, — Молохов сглотнул, ощутив в желудке взбунтовавшуюся кислоту. — Зачем было связываться с Боковым через меня? Почему было не прийти прямо к нему или к самому Лузгину?

Эскулап засмеялся.

— Видно, что ты не знаешь Лузгина. Подозрительнее человечка еще не видела большая политика со времен Сталина. Подходить к нему требовалось ой как аккуратно. Этим и займется твой Сергей. А Боков человек упрямый и как знать, мог просто послать меня подальше со всей этой историей. И на то, чтобы переубедить его потребовалось бы гораздо больше времени, чем затратил ты.

И тут впервые Молохов увидел, как сквозь напускное равнодушие и старческую вялость проскользнула злоба и неукротимая энергия расчетливого и бессердечного человека.

— Осторожнее, дед, — все еще пытаясь сохранить присутствие духа проговорил Дима. — Еще немного и с тебя спадет маска.

Эскулап вдруг подался вперед.

— А зачем мне перед тобой притворяться? — прошипел он, уже не стараясь скрыть своих змеиных повадок. — Ты уже не важен и не нужен.

Молохов похолодел. Появившаяся изжога внезапно выросла до неописуемо острого жжения.

Взгляд журналиста упал на бутылку нарзана.

— Ты же… ты же… пил из нее, — прохрипел Дима с широко расширенными глазами.

Старик сделал плавное движение рукой, словно фокусник, показывающий чудеса иллюзии и на его ладони оказалась красно-зеленая капсула.

— Нейтрализатор, — сказал Эскулап. — Достаточно принять за час до… и можно пить отраву. Определенного вида, конечно, и в небольшой концентрации,