- Меня сейчас мало волнует эта земля, - продолжал он, - но я хочу сохранить дом таким, какой он есть, не дать ему прийти в упадок. Возможно, позже я буду готов решиться на большее, но сейчас так.

Юбер никогда в жизни не замечал за собой порывов к благородству. Даже, пожалуй, не считал, что оно в нем есть, это благородство. Он никогда не обращался к самому себе, двадцатилетнему, каким был до войны. Он даже и не помнил себя таким, который любил и которого было за что любить. С тех пор его учили лишь злу: ненависти, мести, свободе не сдерживать желания убивать. Даже история с Уилсоном и Гретой в его мыслях навеки осталась необъяснимым, но ярким пятном, когда он сам для себя впервые попытался обрести понимание, что жизнь, несмотря ни на что, продолжается. И уж точно не желанием помочь. Впрочем, Ноэлю Юбер не мог не помочь. Слишком уж многое они прошли вместе.

А вот какой он внутри? Какой была его суть до всего пережитого? Что из себя представлял Анри Юбер без формы и без необходимости рваться в бой?

Человек, выкупивший чужой дом, чтобы его сохранить, – кто он?

Или все это вросло уже окончательно?

- Ближайшее время, пока не окончится война, у меня будет совсем мало времени, чтобы даже просто наведываться сюда. И определенно нужен кто-то, кто станет здесь все поддерживать.

- И при чем тут моя Мадлен? – приняв совершенно непроницаемое выражение лица, уточнила тетушка Берта.

- Я хочу, если она согласится, пригласить их с Фабрисом в Тур-тан. Дать ей дело, которым она сможет заниматься. Что-то, что будет для нее дорого.

- Ты хочешь забрать ее от меня и увезти черт знает куда! – возмущенно вспыхнула мадам Кейранн. – Она никогда не согласится на такое!

- В зависимости от того, моя дорогая тетушка Берта, что вы ей на это скажете. Если будете возмущаться, как сейчас, она, конечно, останется с вами. Ждать днями мужа из его рейсов, помогать вам в отеле, читать книги… В общем, делать все, чтобы не бояться больше стен, в которых над ней издевались.

- Она счастлива, она успокоилась.

- Она не играет, она не может петь, она нашла мужа, чтобы вы были довольны. И у нее ничего нет своего, что захватило бы ее.

- У нее детей нет! – рассердилась Берта. – Детей, Юбер, называй это так, как оно называется! И это единственное, от чего она страдает. Ими Мадлен должна заниматься, а не твоей проклятой фермой!

- Она замужем всего три года. Все еще образуется, - без капли смущения ответил Юбер и двинулся к камину. Несмотря на лето, в доме было очень холодно. Да и само это лето вышло холодным, где тут хоть что-то согреть?

К тому же уж лучше заняться очагом, чем смотреть, на тетушку Берту, мечущуюся по гостиной. Та и впрямь никак не могла успокоиться. Она то к окну подходила, то к столу, то оказывалась у большого шкафа, в котором почти не осталось посуды. И внимательно разглядывала его содержимое, будто бы нет ничего важнее на всем свете.

О проблеме Мадлен Юбер лишь догадывался по некоторым строкам в письмах тетки. Та не слишком распространялась, но кое-что было ясно. О том, что она посещала доктора Беллара, к примеру, и тот уверил ее, что она здорова. И о том, что, возможно, по осени у них с Фабрисом родится дитя. Потом эта новость исчезла куда-то, как и не было. Стерлась, вымаралась.

- Не образуется, Анри, - наконец мрачно отрезала тетушка и сбивчиво, взволнованно принялась рассказывать: – Ей тогда что-то нарушили. Я не знаю… Когда ее… тогда... У нее ничего не держится. Больше двух месяцев беременность не носит. Последняя только… уж успокоились, думали, все хорошо, а в мае так случилось, что и сама едва жива осталась. Так что, ничего не образуется.

- Сейчас с ней что?

- Сейчас она благополучна, и я ей строго-настрого запретила… Но я не знаю, что правильно. Фабрис так мечтает о сыне, а Мадлен так пытается ему угодить… И так мучается… Я не должна тебе этого рассказывать, это неправильно, но, Господи, Анри, мне ведь даже пожаловаться некому. Кому такое скажешь?

- Никому. На то и семья. Вы пробовали сменить врача? Ходить к кому-то… не к этому доктору Беллару? – Юбер закончил возиться с камином и встал в полный рост. Теперь хотелось курить, но пугать тетушку Берту видом сигарет при своих дырявых легких ему совсем не представлялось возможным. Чтобы хоть чем-то еще себя занять, а не выглядеть сердитым, он прошел к столу, на который была водружена большая корзина с продуктами. Когда он ездил в Дуарнене забирать мадам Кейранн, то заодно и купил еды – не морить же голодом гостью. А в Требуле был прекрасный рынок, вполне можно найти все необходимое, пока она будет гостить.

Он достал бутылку вина и несколько чашек из шкафа. Бокалов там больше не было. Нарезал сыра, ветчины и хлеба – тот был очень свежий и рассыпался. Вынул яблоки. И слушал. Слушал. Что еще он мог делать?

- Мадлен рвется, а я против уже. Не во враче дело. Она как ополоумела. Понимаешь, мой дорогой, только в себя пришла, бледнее смерти лежит и опять то же – «мы будем дальше пробовать». Что здесь пробовать? И не живет ведь. Только и думает, как родить этому болвану, который о ней заботиться не хочет, все свое гнет. Будто она не человек, а лишь способ продолжить род. А нет в ней этого! Нет и не будет! Они оба не угомонятся никак. Какое счастье? Где оно? Она тогда руки на себя чуть не наложила, а я иной раз думаю, может, и не просто так, может, это мне не надо было...

- Что вы несете! – сердито перебил ее Юбер, поднявшись со стула, и сунул в руки чашку. – Пейте и перестаньте.

Она, пытаясь подавить слезы, быстро глотнула. А потом обреченно сказала:

- Когда-то Викто́р говорил, вроде как в шутку, а я сердилась. Теперь вижу сама - прав. С вами одни огорчения, дети, одни огорчения.

- Мы это не нарочно.

- Ты твердо решил ее сюда забрать? А как же Фабрис? У него в Лионе работа.

- Устроится на станцию в Дуарнене. Какая разница, где работать, когда человек всю жизнь куда-то едет?

- И то верно... Но захочет ли он?

- Я дам им дом, машину и большую свободу действий. Если он оставит свои поезда, получит хорошее жалование на ферме. Мне бы только понять, как здесь все поставить на ноги.

- Да что тут думать! – отмахнулась Берта. – Не булочную же открывать! Наверняка найдутся люди, которые захотят живать здесь подальше от городов... После войны столько уставших, а у тебя тут красиво и тихо. Мы вполне могли бы сдавать этаж или два чудакам-отшельникам из богатеньких. Ни за что не поверю, что таких не осталось даже сейчас! А когда ты подашь в отставку, у тебя будет кров и возможность решить, как жить. Сейчас же лучше каждому делать то, что умеет.

Лучше всего Юбер умел стрелять. Он делал это столь метко, что ему иногда завидовали и снайперы.

Если бы он знал имена тех людей, что изуродовали его маленькую «кузину» и самое нежное воспоминание юности, их бы уже не было на свете. А так... ему оставалось лишь надеяться, что их перебили другие.