- И вы позволите мне просить Мадлен о помощи? – спросил Лионец тетушку Берту. Что ей еще оставалось, кроме как согласиться? В конце концов, может быть, это временно. В конце концов, когда Юбер бросит службу, возможно, она не захочет здесь оставаться. В конце концов, нельзя удержать ребенка, который однажды уже пытался уйти. Но как знать – а вдруг здесь Мадлен захочет пустить корни?

И тетушка Берта горячо закивала Юберу, улыбнувшись сквозь слезы и зная наверняка. Если дочь приживется в Финистере, то и ей придется продать свой отель. Как бы там ни было, а в одном Анри был прав – вот такие они не нарочно, дети этой земли, которым не дали быть молодыми.

Потом тетушка Берта устроилась в одной из комнат, чтобы лечь спать. Она собиралась пробыть в Требуле по крайней мере три дня, осмотреться по сторонам и подумать, как все здесь устроить. Юбер же поутру отбывал в порт Бреста готовить отгрузку вооружения на борт.

За это время Антуан де Тассиньи «выпросил» его у Риво. И теперь по долгу службы Юбер колесил по всей Франции от точки к точке, организуя снабжение и связь с Сайгоном. И еще знал, что не позднее, чем через месяц у него отбытие в Ханой с группой военных инженеров. О переводе Аньес Юбер еще не имел понятия. Но был уверен, что обязательно найдет ее во Вьетнаме.

Ровно так же, как нашел в одной из спален Дома с маяком альбом с фотографиями, на котором она была совсем еще девочкой – в платьицах с кружевными воротничками и манжетами, в которых наверняка ходила в школу, и с бантом в длинной косе.

Ровно так же, как нашел пишущую машинку и несколько листов бумаги с напечатанным на них текстом листовок антигитлеровской пропаганды.

Ровно так же, как нашел среди тысяч сомнений единственную правду, которой поверило его сердце, – никогда и ничего у Аньес с Риво не было. Не могло быть.

Париж, Франция, несколько дней спустя

* * *

- Это невозможно! – генерал Риво бросил на стол приборы и мрачно посмотрел на капитана Байена, своего зятя. Брижит усердно прятала глаза. Симона же продолжала делать вид, что весьма оживленно шепчется с Розмонд Лаваль. Ужин в честь капитана был бы куда веселее, если бы Грегор Риво, по крайней мере, вполовину меньше пил. Однако его злоупотребление последнее время стало заметным. Нет, он не докатился до алкоголизма, но краснеть за него приходилось все чаще.

Вот и теперь старый вояка казался совершенно взъерошенным, сердитыми глазами буравил Шарля Байена, и тот определенно упал бы на пол со стула, сидя на котором, спокойно ужинал, и истек бы кровью от пробуренной дыры, если бы, вместо положенной подобным взглядам остроты, в генеральском не стояла непроглядная муть. Однажды старик умрет от удара, вызванного подобными возлияниями. Но до этого времени изрядно истреплет нервы своей семье, как сейчас.

- Невозможно, говорю я вам! - продолжал бушевать Риво. – Вы соображаете, что сейчас сказали, дорогой наш родственник?!

- Вполне себе, - отозвался капитан, нарочито расслабленно откинувшись назад. Наблюдая за ним, Юбер, почти не знавший Байена, пришел к единственному выводу: этот молодой человек мог бы далеко пойти, обладай хоть немного менее острым умом или хотя бы умей помалкивать. По всему выходило, что на дочери генерала он женился вовсе не ради военной карьеры. Скорее напротив, эта связь с семейством Риво заметно тяготила его, поскольку убеждений они не разделяли. И желание отправиться в Индокитай было вполне объяснимым. Пусть Шарль Байен оставлял здесь жену и сына, зато оказывался подальше от высокопоставленного тестя. В Алжире пока было относительно спокойно, а быстро продвинуться по службе возможно там, где велась война. И потому Вьетнам.

- Я сказал, - продолжил он, - что, не понимая характера войны, которую ведем, едва ли мы сможем справиться со своими людьми даже здесь, во Франции.

- Пацифисты такие же предатели, как те, кто изменяет нам в Индокитае!

- Если люди воюют не по совести, то кто же уследит за тем, чтобы они не изменяли? – пожал он плечами.

- И что есть по-вашему – воевать по совести? – прищурился Риво.

- То и значит, что нельзя привлекать к боевым действиям военных, которые не поддерживают нашей политики в колониях. Нельзя отправлять туда коммунистов, даже если у них не окончен контракт. Надо дать им возможность отказаться стрелять в тех, кому они сопереживают, не судить их за дезертирство и оградить от выбора, иначе во что превратится армия?

- Миндальничать с ними? – изумился генерал Лаваль, до этого внимательно слушавший все сказанное за ужином. – С теми, кто попросту срывает нашу миссию?

- Наказывать провинившихся, но удовлетворять прошения об отказе ехать в Индокитай тех, кто не хочет там находиться – это миндальничанье? – парировал капитан. – Сначала мы отправляем туда детей, начитавшихся коммунистической пропаганды, а потом получаем великомучеников. Не думаю, что это хоть как-то помогает репутации Франции.

- О репутации Франции мне не говорите! Кто угодно, но не вы, Байен, иначе я вынужден буду пожалеть, что отдал вам свою дочь.

- Главное, чтобы я не пожалела, а мне до этого очень далеко, - рассмеялась Брижит, при этом напряженно глядя на обоих любимых мужчин. – В конце концов, мой Шарль – не пацифист и не дезертир, он сам изъявил желание о переводе туда, где ведутся боевые действия.

- В самом деле, Грегор, это всего лишь точка зрения, - кивнул Лаваль, поморщившись. – Куда, кстати, вы едете, капитан? Назначение получили-то?

- В Тонкин. Присоединюсь к Бернару де Тассиньи. Он успел раньше меня, пройдоха.

- При таком отце – оно и неудивительно. И как скоро?

- Отправляемся с подполковником Юбером через два дня, - Шарль приподнял бокал в сторону Лионца, тот ответил ему кивком головы. – У него экспедиция, а мне позволили следовать с ними.

- С Анри вас отпускать не страшно, - миролюбиво улыбнулась Симона, - он непременно доставит в целости.

- Сделаю все от меня зависящее, - подал голос подполковник.

- А вы тоже, - недовольно протянул Риво, отвлекшись от созерцания содержимого своей тарелки и потянувшись к графину с бренди, - сколько грозились перевестись назад, а что же тыловая жизнь вас затянула?

- Я выполняю работу, которую некому поручить, - вяло отмахнулся Юбер, и его губы растянулись в подобие улыбки. В таком состоянии с генералом вообще не стоило спорить. Он и к святому придумал бы как придраться. Эта черта стала присуща ему с возрастом и только на подпитии. А на Юбера он имел некоторое право сердиться после его ухода в другое ведомство.

Вечер выходил совсем безрадостным.

Не помогали ни вкусный ужин – кухарка расстаралась на славу, ни крепкие напитки. Музыка, игравшая с пластинки, была единственным, что на нервы не действовало. И пока молодежь из присутствовавших в столовой отправилась в гостиную танцевать, здесь, за столом, велась очередная локальная война. Юбер вынужден был слушать и мысленно стенать, что уж лучше бы Байен с Брижит тоже ушли, тогда, возможно, генерал быстрее успокоился бы. Теперь же, когда он уже завелся, обуздать его гнев представлялось трудной задачей.