В метро я спустился на станции «Кремлевская». Полицейский, дежурящий возле турникетов, попросил пропустить рюкзак через аппарат просветки. Впервые за все время путешествия мой рюкзак заинтересовал полицию (это если не считать досмотра на станции Архара). Проверки документов не последовало. Как только рюкзак скатился с ленты просветки, полицейский потерял ко мне всякий интерес и уже что-то разглядывал в своем смартфоне. Я опустил пластмассовый жетон в щель турникета и, спустившись по короткой лестнице, очутился на платформе станции.

Стены за путями были выложены керамической мозаикой. Казанское метро по красоте и архитектурным изыскам может сравниться разве что с московским. Вагоны обновлены на «Русич» 2012 года выпуска. Новые вагоны мне встречались только в метрополитенах Москвы и Казани. Недаром во времена Советского Союза Казань считалась запасной столицей — второй после Москвы.

В общественном транспорте Казани объявления я слышал на трех языках: русском, татарском и английском. Возможно, это было сделано на время проведения в Казани мирового чемпионата по водным видам спорта летом 2015 года.

От станции метро «Авиастроительная» следовало добраться на автобусе до конечной остановки «Дальние сады» и потом два километра пройти пешком до монастыря. Остановку автобуса маршрута № 92 я опознал сразу — по ожидающим на ней дачникам. На ее стене в прозрачном файле висело распечатанное расписание. Выходило, что автобус отправляется каждые пять минут.

Вскоре к остановке подъехал красный, как пожарный автомобиль, автобус МАЗ. Дачники разместились в просторном салоне. Пристроили завернутые в газету рейки и карнизы, рассовали под сиденья ведра и сумки. Поехали. Удобно добираться на дачный участок городским автобусом. Фирменный красный цвет гортранспорта Казани, стандартная плата за проезд 18 рублей, льготы и даже объявления на трех языках — все как обычно. Необычным было то, что автобус, выехав за черту города, ехал буквально по территориям дачных участков. С обеих сторон в окне проплывали домики и сараи. Автобус петлял между садоводческими товариществами, высаживая дачников с поклажей на каждой остановке. Забавно было слышать названия остановок, произнесенные диктором на английском языке с русским акцентом: «Садовое общество „КАПО-2“» или «Садовое общество „Спутник“».

Автобус, проехав через дачи, выехал на разворотный круг, где и была конечная остановка «Дальние сады». Здесь он развернулся и направился в сторону Казани. Пройдя два километра по шоссе, я очутился на пригорке, с которого открывался вид на село Семиозёрка. На дальнем краю села, за речкой — Семиозёрский мужской монастырь.

Монастырь старый, но недавно восстановленный. Были отремонтированы братский корпус и здание храма. Чтобы увеличить внутреннее пространство храма, его переделали в двухэтажный. Сбоку пристроили помещение с двумя боковыми лестницами, ведущими на второй этаж, где идет служба. На первом этаже — свечная лавка и хозяйственные помещения.

На территории монастыря, рядом с братским корпусом, стоит разрушенное здание. Раньше это был жилой корпус. Теперь от него остались две кирпичные стены и арочные потолки второго этажа. Оконные проемы обрамлены истлевшим деревом оконных рам. На некоторых проемах сохранились кованые решетки. Возможно, когда-то эта часть здания была тюрьмой.

Несколько автомобилей и микроавтобус на стоянке перед монастырем свидетельствовали о популярности этого места у паломников и прихожан. Перед храмом стоял информационный щит, призывающий оставить за стенами алкоголь, табакокурение и сквернословие. Щит рекомендовал обращаться к игумену монастыря — «игумен», к монаху — «отец», к послушнику — «брат».

От монастыря тропинка вела на север, к целебному источнику и «Анисьиным грядкам». Однако попасть в эти места может не каждый. Идущему по пути приготовлены испытания. И если в Окунёво по дороге к ашраму я подвергся атаке кровососущих, то здесь были заготовлены другие препятствия. Три испытания, основанные на самых обыкновенных человеческих страхах: кладбище, заброшенный пионерский лагерь и мертвый лес.

Кладбище — это символ смерти. Оно служит напоминанием, что каждый из нас вынужден будет оставить этот мир. Хочешь не хочешь, а умирать придется. После блуждания в тумане на сопке во Владивостоке прогулка по этому кладбищу не вселяла в меня страха. Я видел заросшие дорожки и брошенные могилы с посеревшими венками. Погост был старым. Кузнечики запели песню, и идти стало веселее.

За кладбищем среди сосен проглядывали корпуса брошенного детского летнего лагеря. Семь одноэтажных корпусов выстроились в ряд. Какие-то здания сохранились, у других от старости разъехались в стороны стены, а крыши рухнули. Молодые деревца проросли на дощатых верандах и разрушенных стенах. У рассыпавшегося на кирпичи сортира с буквами «МЖ» прямо по центру проросла березка. На стенах корпусов разноцветными красками были нарисованы герои сказок. Краска потускнела и облупилась. В сочетании с окружающим пейзажем рисунки выглядели жутковато.

Местные жители говорят, что практически сразу после постройки в лагере случился пожар. Сгорели два корпуса, но их удалось восстановить. Потом в одно лето случилось какое-то неприятное происшествие, которое повлекло много детских смертей. Место казалось проклятым, и лагерь закрыли. Больше сюда не возвращались ни дети, ни воспитатели. Семь деревянных бараков с комнатами, кроватями, тумбочками так и остались стоять в лесу, отданные на растерзание времени и природе. Теперь здесь разруха.

Этот пейзаж напомнил мне брошенные деревни и поселки, которые я видел из окна вагона, проезжая по Амурской области, Забайкалью и Восточной Сибири. Жильцы оставляют дома. Кто-то умирает, и дом без хозяина приходит в запустение. Некоторые сельские жители перебираются в города, оставляя дома на разграбление мародерам. В лучшем случае соседи разбирают брошенный дом на дрова. А порой стоят такие дома и разрушаются кирпич за кирпичом, бревно за бревном, подтачиваемые непогодой и ветрами. И напоминает это зрелище о безысходности. О том, что жизнь здесь тяжелая, безденежная и зачастую безнадежная.

Следующее испытание — мертвый лес. Среди обычных елок и берез участок леса будто вымер. Тут не растет ни трава, ни деревья. Только торчат посеревшие от старости пики сосновых стволов. Местность вокруг пустынная и глухая. Ни птиц, ни стрекоз — тишина. Только скрип раскачивающихся деревянных стволов. Даже мурашки бегут по спине. Как-то не по себе. Я прибавил ходу. Тропинка шла по краю болота, и под ногами хлюпала жижа. Вскоре дорога вывела меня из этого места в обыкновенный смешанный лес. В нем заливались птицы, сквозь листья проникали солнечные лучи, и все вокруг жило, распускалось, зеленело. Природа пышно расцветала и веяла летними ароматами.

На поляне, в центре пышных деревьев, журчал источник, укрытый деревянным срубом с покатой крышей. Внутри сруба купель, а из-под стены в лес бежал кристальной чистоты ручеек. Каждый камешек на дне русла был виден с удивительной четкостью. Каждая песчинка — как под микроскопом. Вода в источнике оказалась вкусной и придала сил после лесного перехода.

Напившись вдоволь и взяв с собой запас воды, я отправился в обратный путь. От источника на трассу шла дорога: подъездная грунтовка для автомобилей. За водой приезжают на автомобилях не только из Семиозёрки, но и из других сел и деревень. Местами грунтовка была перепахана полем. Дожди, заливающие Казань на протяжении нескольких дней, заполнили выбоины и рытвины лужами. Пришлось сойти с грунтовки и идти по полю. Дорога сделала крюк вокруг села и, минуя небольшой мост из бетонных плит через речку, вывела прямо на асфальт, в Семиозёрку. По ней я добрался до автобусной остановки.