этот мир, она вряд будет ли даже начата. Как уж теперь повернется жизнь у Островского остается только гадать.

А что же до вечерних гостей — очень быстро надоедает шляться каждый вечер к одним и тем же людям, перетирать одни и те же новости, и до поздней ночи резаться в преферанс с мужиками или в подкидного с дамами. Похоже, настала нам пора заводить полезные знакомства. И досуг по вечерам кой-какой появится и полезные связи образуются. Пора нам знакомиться с местными промышленниками и финансовыми воротилами… Хоть они и будут готовы нас поначалу поднять на вилы.

Кстати про радио, может организовать местную радиостанцию и начать вещание по всей округе? Поставить репродукторы в людных местах и исподволь, обходя цензурные ограничения, вливать в уши масс свои представления о правильной жизни, свое видение социального обустройства? Народ здесь не избалован эфирным вещанием, все им будет в новинку и потому эффект от радио будет внушительный. Правда денег это потребует немалых и окупится эти вложения весьма не скоро…, так что вряд ли мы сейчас сможем все организовать. Но вот в будущем, через годик или два, а может и через три, как раз перед русско-японской войной и первой революцией вполне можно будет осилить. Главное, уже сейчас найти нужного специалиста и собрать команду энтузиастов, что будут тянуть проект. Пусть разработают нам и репродуктор для массового слушателя, и радиоприемник для богатых.

Мысленно поставив себе крестик, я решил отложить обсуждение этого вопроса на потом.

Наши посиделки не клеились. Разговор при Марине не шел, Мишка стал немногословен и все больше налегал на закуску. Марина медленно цедила коньяк и о чем-то там несущественном говорила — о погоде в столице, о красоте зданий, о богатых магазинах. Я ее слушал краем уха, иногда поддакивал и кивал головой. Наконец Мишка, отложив в сторону вилку, шлепнул ладонями себя по коленям и с шумным выдохом поднялся с кресла.

— Поздно уже, Вась. Я пойду.

Я подал ему руку.

— Ну, давай. И с праздником тебя.

Он посмотрел на меня удивленно.

— А меня-то за что? Твой ведь день рождения.

Я мотнул головой.

— Ты не понял, Миха. С девятым мая тебя по Григорианскому.

И мой друг просиял лицом, а Марина Степановна так и осталась сидеть с недоуменным выражением. Ей хотелось спросить, я это видел, но она сдержалась. Сегодня действительно был День Победы. За это он опрокинул еще одну стопочку, зажевал ее лимоном и, хлопнув меня по плечу на прощание, удалился до дома. Но на выходе предупредил, что оставил охранять мои хоромы пару моих хлопцев. На всякий случай.

Мы с Мариной посидели еще немного, поговорили о разном, допили бутылку. Я был уже совсем хмельной и моя гостья это заметила.

— Василий Иванович, может вас проводить до вашей комнаты? — предложила она. Это прозвучало для меня двусмысленно и я внутренне ухмыльнулся.

— Я думаю, что и сам смогу добраться, — ответил я и рывком, неаккуратно поднялся с кресла. И сквозь затуманенное сознание почувствовал резкую боль под ребрами и медленно намокающую повязку. Но вида Марине не показал и твердой походкой поплелся в свою спальню. Марину Степановну мой бравурный вид не провел. Она подошла ко мне и аккуратно взяла меня под локоть. Помогла дойти до комнаты.

Уже в комнате, попытавшись снять с себя тесный костюм и не преуспев в этом из-за боли в ране, я попросил Марину. Она не стала стесняться, помогла. Затем стянула с меня сорочку, под которой ничего, кроме тугой повязки на голом теле не было.

— У вас кровь, — сказала она, глядя на бинты. — Вас надо перевязать.

— Надо, — не стал я с ней спорить. — Но где ж сейчас доктора найти? Ночь на дворе, спят уже все давно.

— Я могу вас перевязать, — предложила она и, не дожидаясь ответа, ушла за запасом перевязочного материала.

Сделала она все здорово, чувствовалось, что рука у девушки набита. Перебинтовала меня быстро и аккуратно. Я ее поблагодарил, дотронувшись до ее мягкой ладони. Она на мгновение ее задержала, а затем, словно спохватившись, медленно ее высвободила и покраснела. Что ж, видимо, в следующий раз…

— Спокойной ночи, — сказал я Марине, когда она поспешно выходила из комнаты.

— Спокойной ночи, — ответила она негромко и притворила за собой дверь.

Глава 14

Как и следовало ожидать, с Вахрушевым и Артакуни вышли сложности. Первый исчез, словно растворился в городе. Мы узнали, где он жил, пришли к нему в гости, но никого не застали. Соседи сообщили, что он не появлялись здесь уже несколько дней. На работе он тоже не объявлялся, так что «поговорить по-мужски» у Истомина с ним не получилось. Зато наш начальник коллекторов узнал, что Вахрушев в свое время работал на стеариновом и отчаянно лебезил перед мастером. Его там почти не штрафовали, оказывали всяческие преференции и рабочие, видя такое положение дел, предполагали, что он занимался тихим стукачеством. Доказательств, правда, у них не было, но зато были немалые подозрения. А что можно было подумать, если все внутризаводские недовольства оказывалась известны начальству? И все недовольные с завода моментально вылетали. Все, кроме Вахрушева, который частенько был главным инициатором всех провокационных разговоров. И придя к такому мнению, рабочие захотели проучить провокатора, прижали в темном углу. Но того спас мастер, что случайно увидел как стукача утащили и разогнал суд Линча. И Вахрушев, видя к чему идет дело, в тот же день слинял с Невского стеаринового. Слинял и через какое-то время оказался на нашем предприятии. Как работник он у нас не особо выделялся, был ни рыба, ни мясо, иногда гнал брак, за что его приходилось изредка штрафовать. Кое-как держался на нашем заводе, недовольно тянул рабочую лямку. Но зато он оказался большим любителем поговорить на острые социальные темы. На перекурах часто агитировал рабочих на организацию союза, подбивал их на борьбу с директорским произволом, возмущался своими штрафами. Но, слава богу, мои рабочие, не поддавались на провокации, гнали возмутителя вон. Они-то не понаслышке знали, какие условия работы за территорией «Русских Заводов», могли сравнивать. И всегда, заслышав разговоры о моей и Мишкиной несправедливости, гнали балабола и возмутителя спокойствия прочь, и предлагали ему пойти поискать работу получше.

И вот он у нас на предприятии занялся подрывной деятельностью. Сколько уж ему заплатил Баринцев за ложные показания, я не знаю, но по всему выходит, что не мало. Вполне достаточно для того, чтобы сбежать с моего предприятия, сбежать от стабильного и достаточно высокого,