– Мадам Резня, – ответила Симона не сразу. – Я буду так ее называть. Забудь Клампер.

– Отлично, – сказала Натали, жалея, что не сама до этого додумалась.

Они направились к спальне, когда Натали заметила столик, накрытый кружевом и красным шелком, около обеденного стола. В центре его, окруженная тремя длинными незажженными свечами, стояла статуэтка римского центуриона с копьем в одной руке и распятием – в другой. На краю столика лежал молитвенник.

Молитвы. Мама сейчас была на всенощной, молясь за папу и, может, за Натали тоже.

Она открыла книжечку, которая напомнила ей мамину, и из нее выпала красно-золотая карточка с молитвой. На одной стороне был изображен римский солдат с пикой и надписью «Святой Лонгин». Этого святого она не узнавала. Натали перевернула карточку и прочитала на другой стороне молитву:

Натали испытала отвращение, когда представила, как молится мадам Резня, и надеялась, что ни один святой не услышал ее молитв вовсе. Она начала сминать карточку с молитвой, но передумала.

Коробок спичек лежал у одной из высоких свечей. Она зажгла одну и поднесла к ней карточку, глядя, как та распадается, когда она бросила последний кусочек в огонь. Натали прошептала короткое извинение перед святым, надеясь на его понимание.

– Что-то горит? – Голова Симоны показалась из-за угла. Натали начала объяснять, но тут Луи объявил из спальни:

– Дамы, вы не поверите, что я нашел.

Натали и Симона поспешили к нему и увидели его склонившимся над выдвинутым ящиком. Спальня была самая обычная: картины уличных художников на стенах, латунная лампа, стеганое покрывало, туалетный столик с флакончиками духов.

Луи достал что-то из ящика и поднял.

Пара белых перчаток, покрытая узнаваемыми коричневыми пятнами: высохшей крови.

Симона пискнула и хлопнула себя рукой по рту. Натали одеревенела.

– Посмотрите-ка, – сказал он, прислоняясь к ореховому бюро. Когда они присоединились, он указал еще на пять пар перчаток.

– Трофей с каждого убийства, – заключила Натали, желудок ее делал сальто с каждым словом.

– Отнесем это в полицию, – сказал Луи и стал совать их в карманы.

– Погоди, – сказала Симона, взяв его за запястье, – одной хватит. Вдруг она заметит? И так, можно сказать, плохо, что мы взяли две банки.

– Из сотен. – Луи выложил окровавленные перчатки обратно и оставил в кармане лишь одну пару. Натали задумалась о том, чья кровь была на ней: Одетт, Мирабель, Лизетт, безымянной жертвы? Она надеялась, что не Агнес.

Натали отвернулась, и ее взгляд упал на туалетный столик. Она заметила кое-что среди флакончиков и теперь рассматривала это.

Она положила руку на шею и с трудом сглотнула, на языке был кисловатый привкус. Осознание пришло в один момент и всего сразу: этого безумия, этого ужаса, этой реальности.

– Заканчивайте тут. А я постою у двери в гостиной, – сказала Натали, пятясь.

Симона шагнула к ней.

– Как хочешь.

Натали отошла на шаг и врезалась в комод. Пытаясь удержаться на ногах, она снова посмотрела на туалетный столик, настолько ошеломленная, что не могла вымолвить ни слова. Трясущейся рукой она взяла позолоченный шприц, выложенный эмалью.

– А это… то, чем она вытягивала кровь?

Она положила его обратно и отвернулась, не желая услышать ответ. Она знала, что это так. Они все знали.

– Не знаю, почему я не потребовала, чтобы ты открыл дверь, и не убежала сразу, как только мы увидели банки. – Она с трудом выговаривала слова дрожащими губами. – Это безумие. Ты сумасшедший, раз привел нас сюда, Луи. Боже мой, кровь моей прекрасной подруги в банке! Перчатки, в которых был псих, когда убивал ее! Я хочу уйти.

И Симона, и Луи осторожно к ней приблизились, но на этот раз она не отступила, а разрешила себя обнять, пока всхлипывала на пороге спальни мадам Резни.

Прошло мгновение, и они отодвинулись. Луи, который стоял лицом к окну гостиной, напрягся.

– О нет.

Натали не была уверена, произнес ли он «она тут» или она догадалась инстинктивно.

Они побежали к двери, и Луи вытащил из кармана ключ, роняя перчатки. Он остановился, чтобы их поднять.

В подъезде заскрипели ступени.

– Окно спальни! – зашипел он.

Они бросились прочь из гостиной. Симона открыла задвижку и распахнула окно. Она вышла на балкон, за ней – Натали.

Дверь в квартиру открылась, затем последовал скрип половиц. Луи замер, его ошеломленное лицо выражало то, что не могли сделать слова.

Времени не было.

– Ганьон, – прошептал Луи, облизывая губы. Он бросил им окровавленные перчатки и положил руку на оконную задвижку. – Я догоню.

И он закрыл окно.

Натали и Симона стояли по обе стороны от окна, прижавшись спинами к каменной стене.

– Мадам Клампер! – Голос Луи становился выше, как в музыкальных гаммах. – Месье Жене сказал мне, что у вас проблема с… оконной задвижкой.

Натали отодвинулась от окна, боясь, что под определенным углом ее можно увидеть. Она смотрела на Симону, напряженную и неподвижную.

– Вовсе нет. Вы работаете в книжной лавке. Откуда вам известно имя моего домовладельца? – Ее приглушенный голос, подозрительный, но контролируемый, приближался с каждым словом.

– У нас один и тот же домовладелец, – сказал Луи. Натали представила, как он сопровождает свои слова очаровательной улыбкой. – Время от времени я выполняю его мелкие поручения.

Молчание, та его разновидность, которая отсылает воображение в десятки направлений в течение двух мгновений.

– Вы, наверное, перепутали квартиры, – сказала мадам Резня.

Был ли это страх или память, что заставило Натали подумать: этот голос она слышала раньше.

Луи захихикал.

– Должен сказать, он был нетрезв, когда давал мне ключ, – его голос удалялся.

Ответ мадам Резни был сильно приглушенным, и его было не разобрать. Луи ответил, но и этого не было слышно.