Ничего странного, просто это один из признаков развившегосясклероза. Пожилой человек может напрочь забыть события ближайших часов, зато вдеталях сообщит, чем занимался семнадцатого октября тридцать шестого года.

— Жалко Степаниду, — абсолютно искренне вздохнуля, — значит, Анна тут одна?

— Почему? — удивилась Олимпиада Тихоновна. —С теткой. Если дружили, помнить должен, Клавдия, сестра Степаниды!

Я хлопнул себя ладонью по лбу.

— Тетя Клава! Совсем забыл про нее. А сейчас кто в ихквартире живет?

— Так она и осталась, Клавка.

— Клавдия жива?

— А чего странного? Она меня моложе!

Страшно обрадовавшись, я быстренько попрощался с ОлимпиадойТихоновной, пошел к метро. Вряд ли Степанида имела тайны от родной сестры, скоторой к тому же жила в одной квартире.

Клавдия оказалась дома. Маленькая, чистенькая, в серомхалате, она походила на домовитую мышку.

— Чего пришел? — поинтересовалась бабуля.

— Добрый день, — улыбнулся я, — принес вам приветот Сергея Петровича, вот, держите.

Клавдия уставилась на большую коробку конфет, за которой ятолько что сбегал к метро.

— Сергей Петрович? — удивленно спросилаона. — Кто такой?

— Как? — фальшиво возмутился я. — Родственникваш, муж Риты, зять Степаниды, Сережа, вы в соседних квартирах жили.

Клавдия охнула и, взяв коробку, пробормотала:

— Ну надо же, вспомнил. С чего бы это? Расстались-топлохо! С Риткой мы тогда поругались, она к нам и не заходила, а потом и Анькасъехала…

— Сергей Петрович велел посмотреть, — бодро враля, — не нуждаетесь ли в чем. Он теперь человек богатый, может помочь.

— А гляди, — радушно разрешила Клавдия, —живу, как все, на пенсию.

Я вошел в прихожую. Некоторые московские дома, с видумаленькие и достаточно противные, внутри имеют замечательно удобные, просторныеквартиры. Взглянешь на домишко, покрытый штукатуркой, и думаешь: вот-вотрухнет. А войдешь внутрь и ахнешь: комнаты по тридцать метров, в кухне можнопосадить десять человек, а в ванной вымыть слона.

Апартаменты Клавдии были из таких. Три огромные комнаты,длинные коридоры, кухня имела аж четыре окна.

— Замечательные хоромы, — решил я подольститься кхозяйке.

— Ремонта просят, — вздохнула она, — впрочем,квартирка хорошая, теперь таких не строят, нам завод давал. Мы все, я,Степанида и Михаил, муж ее, в одном цеху работали, вот и получили как ударники.Жилплощадь наша коммунальной считалась, у Степы с Мишкой семья, две девочки, ая вроде посторонняя. Им две комнаты, мне одну. Потом Мишка помер, Степанидауволилась, не нравилось ей между станками бегать, а я осталась, так ткачихой допенсии и протрубила. Между прочим, кабы не я, квартиру-то и отобрать могли,только учли, что мы сестры. Это благодаря мне они тут все жили. Да уж, сказалипотом тетке «спасибо» за заботу Ритка с Анькой, скрасили старость!

— Неужели племянницы к вам не заглядывают?

Клавдия поправила халат.

— Лет двадцать носа не кажут! Может, чуть меньше! КакАнька забеременела, так и поругались.

— Из-за чего же?

Клавдия усмехнулась:

— Коли время есть старуху слушать, расскажу! Толькотеперь все торопливые, скачком, бегом к телевизору. Я его терпеть не могу.

— И сериалы не смотрите? — Я усиленно старалсяподольститься к Клавдии. — Моя мама с удовольствием их глядит.

Что, между прочим, чистейшая правда. Николетта обожает«мыло». Правда, и здесь она, как в случае с продуктами, проявляет, по выражениюпрошлых лет, «низкопоклонство перед Западом». Любая мексиканская ерундавызывает у маменьки дикий восторг, фильмы, снятые в России, она игнорирует.

— Так ты, наверное, со своей матерью хоть иногдаразговариваешь, — протянула Клавдия, — а я кругом одна, сама с собойбормочу, никому до меня дела нет. А от телевизора уже одурела. Может, чайкувздуть? Посидишь у меня?

— Конечно, — быстро кивнул я, — можем немногоо прошлом поболтать.

Клавдия загремела чайником, не электрическим, простым,древним, покрытым белой потершейся эмалью.

— Эх, грехи мои тяжкие! Разве думала, что останусьодна-одинешенька? На племяшек рассчитывала, а они вон какие оказались…

Клавдия уставилась на весело пляшущий огонь горелки ипринялась рассказывать мне свою жизнь.

Замуж она не вышла, хоть и была красивой, до тридцати летвсе выбирала, а потом собралась в дом отдыха. Для получения путевки требоваласьсанаторная карта, и Клавдия отправилась в больницу, где ее огорошил гинеколог:

— Вам требуется срочная операция.

А уж после оперативного вмешательства по женской части какиеженихи? Клава о них и думать забыла, ушла с головой в производство, стала вестиобщественную работу. Ее хвалили, отмечали, награждали. То премию выпишут, тограмоту дадут, а под один Новый год вручили стиральную машину, вещь по темвременам в домах редкую. Так что на заводе она была начальница смены,орденоноска и маяк для всех. Дома же с ней никто не считался. В квартире балправила Степанида, она была старше сестры и моментально затыкала той рот прилюбых спорах. Клава никогда не готовила, не стирала, не убирала. Простоотдавала в общий котел зарплату, хозяйство лежало на крепких плечах Степаниды,которая служила домработницей у соседей.

Клавдия, правда, пыталась наставить сестру на путь истинныйи порой говорила:

— Охота тебе за чужими грязь выносить! Возвращайся назавод, иди ко мне в бригаду, возьмем семейный подряд, это сейчас оченьприветствуется, рабочая династия будет.

— И думать забудь, — отмахиваласьСтепанида, — была охота по цеху носиться, да у вас все в пятьдесят ужеглухие! Шум какой стоит!

Так и жили, радуясь мелким удачам. Собирали на летний отдыхи новую мебель, мечтали о своей дачке на шести сотках, ходили дома в рваныххалатах, зато на людях показывались «при полном параде». Двух зарплат впринципе хватало на скромную жизнь, конечно, шуб и золота было не купить, нодраповые пальто имелись у всех. Радоваться бы своей счастливой судьбе. Но насладитьсяжизнью сестрам не давали Рита и Аня.