– Плакать… Ты обманываешь меня. Хозяева не умеют разговаривать с людьми. И рожи у них нет.

– Разве? Значит, это была не Хозяйка, а кто-то из её любимчиков. И рожа у него была такая, что не промахнешься.

– Мы здесь умрем?

– Конечно! Только не сейчас, а дней этак… тысяч через двадцать. И не здесь, а совсем в другом месте.

– Внизу? В уличной норе?

– Нет. Далеко-далеко отсюда.

– Не в Остроге?

– Ясное дело, что не в Остроге. Надоело мне уже тут отираться. На волю тянет. Сначала я хотел просто потихоньку сбежать. А теперь передумал. Прихвачу-ка я с собой всех желающих. В дороге веселее будет. Пойдешь со мной?

– Я же предательница. Такую с собой брать опасно.

– Наоборот. Ты уже раскаялась и осознала свою низость. Знаешь, почем фунт лиха. В следующий раз будешь осмотрительней. Опыт – великое дело. Даже печальный опыт.

– И в качестве кого я пойду?

– В качестве вольного человека. Как и все остальные.

– Я другое имела в виду. Вот если бы ты меня женой взял…

– Там видно будет. Пока об этом рано говорить.

– А за стенами Острога страшно?

– Всякое бывает. Придётся научиться пересиливать свой страх.

– А как?

– Не обращать на него внимания. Искать в ужасном смешное.

– Что смешного в нашем нынешнем положении?

– Да всё подряд. Посмотрела бы ты на себя в зеркало. Лицо сажей перепачкано. Волосы растрепались. Ну прямо лахудра с улицы Киселя.

– А у тебя шишка на лбу! Будто бы второй нос вырос. Только синий-синий, – она рассмеялась.

– Вот видишь, уже веселее стало. Ну а теперь представь себе, как здешняя Хозяйка будет гонять своих слуг, когда выяснится, что мы сбежали.

– А мы правда сбежим? – Зурка захлопала в ладоши.

– Правда.

– Скоро?

– Думаю, к ночи уже будем дома.

– От Стервозы нам не влетит?

– Наоборот. Нас же похитили её враги. Из меня хотели сделать… как бы это лучше выразиться… живого носителя смерти. Да ничего не вышло. Как не извивалась здешняя Хозяйка, а меня одолеть не сумела.

– Какой ты молодец! Дай я тебя поцелую.

– Сколько угодно.

Они поползли навстречу друг другу, и поскольку выпрямиться здесь было нельзя, обнялись, сидя на корточках. Это вызвало у них новый приступ смеха.

За какие-нибудь три-четыре часа, проведённых в заключении, Темняк пересказал Зурке все веселые истории, какие только знал, спел песни о блохе, чудо-юде и бабках-Йошках, срочно переведенные на язык острожан, и даже сплясал вприсядку матросский танец «Яблочко», который в последний раз исполнял ещё в детском саду.

Короче, время летело не только весело, но и с пользой для обоих. Не понадобились даже амурные забавы, к которым Зурка упорно пыталась склонить Темняка (не хватало ещё зачать ребеночка в этом радиоактивном бардаке).

Конец веселью положил шумок, раздавшийся снаружи. В стену опять скреблись, словно подзывая кота. На сей раз Темняк и Зурка подползли к щели уже вдвоём.

– Был я у вашей Хозяйки, – доложил тайный сторонник беспредельщиков – Как увидела твою одежду, винтом завилась. Всю душу из меня вымотала, но, похоже, суть дела уяснила. Скоро здесь будет.

– Теперь я тебе по гроб жизни буду обязан, – произнес растроганный Темняк.

– Какие между нами счеты! Я помог тебе, а ты поможешь кому-то ещё. Главное, чтобы общее дело делалось… Теперь слушай меня внимательно. Наша Хозяйка, конечно, будет от всего отказываться и, заметая следы, постарается вас уничтожить. Здесь, чтобы вы знали, пол может смыкаться с потолком.

– И он раздавит нас? – ахнула Зурка.

– Раздавит, если заранее не принять нужные меры. Поставьте вот эту подпорку и ничего не бойтесь, – он просунул в щель металлический стержень толщиной примерно с запястье Зурки.

– А он выдержит? – с сомнением поинтересовался Темняк.

– Один не выдержит. А штук шесть – наверняка. Уже проверено на деле.

Когда в камере смертников очутилось с полдюжины этих стержней, неизвестный благодетель поспешил распрощаться:

– Побегу. Как бы меня раньше срока не хватились. Я ведь не ты. Из меня Хозяйка при желании всю подноготную мигом вытянет.

Когда снаружи опять наступила тишина, Темняк сказал, поглаживая Зурку по щеке:

– Вот видишь, как всё счастливо обернулось. Мир не без добрых людей.

Он шагами измерил пол, на глазок определил места вероятного приложения сил, смыкающих пол с потолком, и расставил стержни с таким расчётом, чтобы на них действовали только давящие, но ни в коем случае не изгибающие нагрузки.

Длины стержней чуть-чуть не хватило, и вместо клиньев пришлось использовать остатки собственной одежды, благо она была сделана из достаточно плотного и эластичного материала. Когда работа завершилась, у них остались одни штаны на двоих. Зурка настояла на том, чтобы они достались Темняку.

– Если ты заметил, я вообще люблю голышом разгуливать, – заявила она. – Любуйся мной, пока есть возможность. Это тебе вместо приза.

Впрочем, вскоре девушка замерзла, и Темняку пришлось согревать её теплом собственного тела. Забавы, не такие уж и невинные, были прерваны сильным толчком снизу. Раздалось грозное гудение, которое Темняк уже слышал после гибели Цвиры, и пол мелко-мелко задрожал.

Стержни держались, как влитые, хотя и испытывали колоссальное напряжение. Капли воды, попавшие на них, отлетали, словно от раскалённой сковородки. Пол даже поднялся на вершок, но лишь за счет того, что концы стержней вдавились в потолок. Гудение снизу всё чаще срывалось на пронзительный вой и грозный скрежет.

Как Темняк ни ломал голову, но ничего смешного в этой ситуации так и не нашел. На помощь ему пришла Зурка, которая кончиками ногтей стала выстукивать на вибрирующем стержне какую-то незамысловатую мелодию.

Сейчас её самообладанию и оптимизму можно было только подивиться. Впрочем, если разобраться, истинным источником всех этих замечательных свойств, вдруг прорезавшихся в девушке, был не кто иной, как Темняк. Зурка уверовала в него, как в бога, а кто же будет предаваться унынию, находясь под божественной опекой.

Внезапно вся передняя стенка камеры улетела, словно сорванный ветром листок (хотя шум, поднявшийся при этом, отнюдь не соответствовал подобному сравнению).

Темняку и Зурке открылось весьма любопытное зрелище – невдалеке, под прикрытием мерцающей защитной стены, маячили фигуры сразу двух Хозяев, похожих друг на друга, как яйца, снесенные одной курицей, а позади толпились слуги Шишки, уже успевшие отмыть свои рожи от чёрной краски.