Мгновение он молчит.

— Это наш единственный шанс.

Доктор отводит мою руку в сторону.

— Я хочу, чтобы ты это видела.

— Что вы с ней делаете? — спрашиваю я глухо.

Он бросает бесстрастный взгляд на пустую оболочку Стилы.

— А, ничего.

— Ничего? Ничего?! — кричу я. — Секунду назад это был человек! Что вы натворили?

Доктор обходит кровать и указывает на один из прозрачных пакетов с раствором.

— Тут фидус высокой концентрации. Наркотик, — отвечает он на мой незаданный вопрос. — Он делает людей пассивными.

Я вспоминаю Филомину, дочь Стилы, потом себя.

— Вы опаиваете людей на корабле, — вырывается у меня шепот.

— Большую часть, — пожимает плечами он.

— Зачем?

— Медицина — чудесная вещь, — он сдавливает пакет с раствором. — Она может решить любую проблему, даже проблему целого общества.

— Вы преступник, — говорю я, и вместе со словами ко мне постепенно приходит осознание всего ужаса этого факта.

— Я просто реалист.

Протянув руку, хватаю ладонь Стилы, холодную и безжизненную.

— Что происходит? — спрашиваю я, разжимая пальцы, и с отвращением отступаю на шаг.

Сосредоточившись на растворе, доктор почти не обращает внимания ни на меня, ни на остальных пациентов.

— Я же сказал, фидус вызывает пассивность.

— В каком смысле?

— Делает их спокойными. Умиротворенными. Пассивными.

— Она даже не шевелится! — мой голос вот-вот сорвется на крик. — Даже не мигает! Просто глядит прямо перед собой!

Доктор, кажется, удивлен моей паникой.

— Неужели ты не видишь, что Стила, все они бесполезны? И она, и остальные пожилые больше не могут приносить физическую пользу, не могут работать, как молодые. Ум их тоже уже бесполезен — продолжительное воздействие фидуса снижает мозговую активность, даже если, как Стила, принимать ингибиторы. Фидус обманывает нейроны, и старики либо начинают путать реальность с вымыслом, либо бунтуют, вырвавшись из-под его влияния. В любом случае они для нашего общества становятся только бременем. Так что мы берем от них, что можем, — он кивает в сторону пакета с кровью Стилы. — В ее генах были заложены ум и нестандартное мышление; возможно, нам удастся переработать ее ДНК. Собрав у пожилых все, что еще можно использовать, мы их усыпляем.

Стила не кажется спящей. Она кажется мертвой.

В голове вдруг всплывает, как, когда мне было восемь, мама с папой подарили мне щенка. Он заразился парвовирусом и серьезно болел. Мама тогда сказала, что ветеринару пришлось его усыпить.

— Так вы их убиваете? — шепчу я в ужасе.

— Формально, — пожимает плечами доктор.

— Формально?! — взвизгиваю я. — Они либо умирают, либо нет. Тут нет середины.

— Мы находимся в замкнутой системе, — говорит доктор. — Кораблю приходится поддерживать существование. — Он переводит взгляд со Стилы на меня. — Нам нужны удобрения.

К горлу подступает тошнота.

— Вынимайте иголки! — требую я, делая рывок к капельнице.

— Поздно. Препарат уже в ней.

Сорвав иглы с рук Стилы, я понимаю, что доктор сказал правду. С кончика иголки срывается капля крови — и больше ничего. Пакет пуст. Рука Стилы свалилась с края кровати, но она этого не замечает.

— Эми, — холодно произносит доктор. — Я рассказываю тебе это, чтобы ты поняла, как обстоят дела на борту этого корабля. Я видел, как ты расспрашиваешь Старейшину, как разговариваешь со Старшим. Ты должна знать, как опасно создавать проблемы, наступать Старейшине на мозоль. Шлюз — не единственный способ избавиться от тебя. Старейшина опасен, Эми, очень опасен, и лучше тебе в будущем держаться от него подальше.

Он вздыхает, и я впервые задаю себе вопрос, испытывает ли он к этим пациентам сочувствие, сострадание или хоть что-нибудь.

— Когда Старший привел тебя сюда, я сразу понял, что на тебя подействовал фидус. Мы со Старейшиной занимаемся его распространением по всему «Годспиду». Это наша обязанность. Но, хотя я и согласен, что фидус помогает поддерживать мирное существование, мне кажется, что он подходит не для всех, — он решительно выдерживает мой взгляд. — Если ты будешь подрывать спокойствие на корабле, Старейшина прикажет мне забрать тебя сюда, на четвертый этаж. И у тебя в вене окажется игла. И поначалу ты почувствуешь тепло, уют и радость.

Он переводит взгляд на Стилу, и я следую за ним глазами. На ее морщинистых губах застыла едва заметная улыбка.

— Сначала фидус успокоит твой разум, а потом — тело. Мышцы расслабятся, ты почувствуешь небывалое умиротворение.

Тело Стилы обмякло на подушках. Улыбка сходит с губ, но не потому, что ей грустно — просто мышцы лица уже не работают, не поднимают уголки губ.

— Тело успокоится настолько, что постепенно легким станет лень дышать, а сердцу — лень биться.

Обвожу Стилу внимательным взглядом с ног до головы. Мне кажется, что ее грудь поднимается и опадает, я слышу, как тихонько бьется ее сердце.

Но я лишь выдаю желаемое за действительное.

Дрожащими пальцами закрываю уставившиеся в пустоту глаза.

— Это не мучительная смерть, — говорит доктор, — но все же смерть. Если Старейшина посчитает тебя бесполезной — или, что еще хуже, вредной, — такой конец ожидает и тебя.

Я уже через дверь слышу, как она плачет. Прикладываю палец к сканеру, дверь открывается, и только тут до меня доходит, что я сделал — вошел в чужую комнату без разрешения. Но сейчас это неважно — важно только то, что Эми лежит на кровати и плачет так, что все тело сотрясается от рыданий.

— Что случилось? — спрашиваю я, бросаясь к ней.

Эми поднимает на меня глаза цвета расплавленного нефрита. Издав блеющий звук, бросается ко мне, обнимает за талию и зарывается головой мне в живот. Сквозь ткань туники я чувствую мокрую теплоту ее слез.

На мгновение я просто замираю. Она прильнула ко мне, и я не могу придумать, куда деть руки. До меня доносится тихое икание — или это всхлипы? — и я отдаюсь инстинкту: обнимаю ее, крепко прижимаю к себе не давая упасть.

Старейшина думает, что власть — это контроль, что быть лидером — значит заставить всех повиноваться. Сейчас, прижимая к себе Эми, я понимаю: простая истина в том, что власть — это вовсе не контроль; это сила, та сила, которую ты вливаешь в других. Лидер — не тот, кто заставляет других отдавать ему свои силы; лидер — тот, кто готов свои силы отдать другим, чтобы они сумели устоять на собственных ногах.