Она уставилась на него.

И неожиданно увидела себя с другой стороны – желая делать все правильно, она только один раз в жизни рискнула изменить свою карьеру и приехать сюда. И считала, что сделала что-то необыкновенное и больше никогда не должна рисковать ради дикой, сумасшедшей мечты. Теперь она могла забиться в свой собственный пузырь пространства, где может быть самой собой, не испытывая тревог и не подвергаясь опасностям. Никто не будет надеяться на нее, и она не будет надеяться на других.

– Просто мне это пришло в голову, – сказал Люк Леруа, когда двери лифта опять начали закрываться.

Сильные быстрые пальцы скользнули с другой стороны и поймали створки. Патрик заполнил собой дверной проем.

– Sarabelle, – радостно воскликнул он. Ничего в его лице или поведении не напоминало о недавнем взрывном столкновении с Люком. – Вот кого я больше всего хотел поймать в лифте. А ты, Люк, живей отправляйся на тропический остров или куда там еще, где кое-кто хочет помириться с тобой.

Люк вылетел из лифта, не сказав ни слова и не вынув рук из карманов.

Патрик нахмурился ему вслед, когда двери лифта начали закрываться.

– Знаешь, ведь я и вправду был лучшего мнения о Саммер. Но эта девчонка не понимает своей ответственности перед другими. А Люк или поедет за ней самостоятельно, или я накачаю его наркотиками, суну в ящик с дырками и отправлю багажом в южную часть Тихого океана. Так или иначе, но в День святого Валентина мне одному придется делать все. Не могла она дождаться четырнадцатого февраля? Ненавижу все это сердечное дерьмо. Ты что-нибудь вытащила из него?

Сара молча смотрела на Патрика.

– О чем и речь. Этот человек запер себя в стальной броне. – Патрик потряс головой и внимательно взглянул на Сару. Взгляд его смягчился. Он протянул руку, коснулся ее вспыхнувшего лица. Ее волосы были растрепаны от утренней работы. Закрытая, жаркая спецодежда превратила ее в маршмеллоу снаружи и в нечто клейкое и липкое внутри. – Ты такая красивая.

Она очень глубоко вздохнула, когда двери открылись на этаже, где располагалось bistro.

– Я тоже люблю тебя, – сказала она спокойно.

И, наклонив голову, выскочила из лифта, темно-красная от застенчивости. Патрик остался стоять в лифте, лишившись дара речи. Двери закрылись.

Очень возможно, этот поступок был самым храбрым в ее жизни. Сейчас ей потребовалось больше отваги, чем при уходе с инженерной работы в погоне за своей фантастической мечтой, в которую она действительно верила.

Ледяным серым днем они шли после работы по нижней набережной Сены. Патрик был так тих, что Саре захотелось заползти в себя, как черепаха в панцирь, и остаться там навсегда. Весь остаток дня он не подходил и почти не говорил с ней. Впрочем, каждый раз, когда она бросала взгляд в его сторону, то видела, что он стоит как столб и смотрит на нее.

Она что-то упустила?

Что-то сделала не так? Выставила себя дурой?

Он по-прежнему не улыбался, не подмигивал, не пожимал плечами.

Кремовые и коричневые мосты над водой под серым небом превратили Сену во что-то древнее и непреклонное, вечно романтичное, но теперь немного усталое, ждущее наступления весны. Патрик сел на скамью, и Сара села рядом с ним, сунув руки в рукава, чтобы защититься от холода. Патрик оперся локтями о колени и разглядывал свои сцепленные руки, поглаживая костяшки большими пальцами. Время от времени он поднимал глаза на проплывающую баржу или искоса смотрел на Сару.

– Разве тебе не холодно? – спросила она его минут через пятнадцать.

– Да. – Его голос прозвучал хрипло, а губы иронически скривились. – Но вряд ли я смогу сейчас втянуть тебя к себе на колени, чтобы ты меня согрела, Сара.

Она не могла решить, как ей относиться к тому, что он считает ее своей подручной ходячей грелкой – радоваться или возмущаться? Ведь у него на коленях и ей было бы чертовски теплее, чем на холодной каменной скамье.

– Ты хоть куртку застегни.

Он опять начал разглядывать свои беспокойные большие пальцы.

– Тогда ты не сможешь забраться внутрь, – пробормотал он.

Она взглянула ему в лицо. На его щеках румянец? Второй раз за двадцать четыре часа? Она подсунула руку ему под воротник, обняла за шею, и Патрик поежился. Теплота его кожи заставила ее понять, какими ледяными должны казаться ее пальцы.

Он обернулся, немного расслабился, его взгляд переместился на ее лицо, и на его губах появилось что-то вроде улыбки.

– Поцелуешь меня?

Она прижалась к нему, и он жадно отдался поцелую, позволяя ей взять власть, приглашая ее в свое пространство. Когда ей понадобился воздух, он притянул ее к себе, и теперь она стояла между его колен. Патрик прижался лицом к ее груди, скрытой под тяжелой тканью пальто, глубоко вздохнул, и напряжение покинуло его.

– Сара, благодарю тебя.

Она погладила его голову. Удовольствие от возможности запустить пальцы в его волосы все еще вызывало в ней непривычное восхищение. Неужели она когда-нибудь сможет к этому привыкнуть?

– За что ты благодаришь меня?

Он чуть повернулся, сохраняя половину своей кривой улыбки, спрятанной у нее на груди, и несколько секунд ничего не говорил.

– За то, что ты такая красивая.

Она села на бедро Патрика, чтобы лучше видеть его лицо. Еще какую-то секунду назад она бы не решилась на такое.

Он взял ее руку, внимательно посмотрел на нее – при этом его лицо ничего не выражало, – потом медленно дотронулся до каждого ее пальца и закрыл ее руку своей, будто хотел укрыть от всего мира. Сара ощутила укол вины из-за того, что ее рука была теперь защищена. Но все равно было что-то великолепное в том, что он жертвовал своими руками, чтобы защитить ее руки.

– Сара, – произнес он наконец, и напряжение в его голосе отозвалось в ее сердце. – У меня вроде как останавливается дыхание, когда я пытаюсь это сказать. Я пытаюсь, но… Просто я…

Она подсунула руку между полами его куртки, которую он для этого и оставил расстегнутой, и положила руку ему на сердце. Глухие удары, слишком тяжелые. Она раздвинула пальцы и крепко прижала их к его груди.

Он глубоко вздохнул, и ему удалось засмеяться, только смех получился прерывистым.

– Ты знаешь, в некоторых культурах нельзя хвалить ребенка. Считается, будто это привлечет демонов и причинит малышу вред.