Рука Сары непроизвольно сжалась. Уж ее-то мама, наверное, должна знать, что такое ненависть – сильная, всесокрушающая. При этом она отдавала дочерям и мужу всю силу своей любви. Сара прекрасно понимала, что некоторые люди заслужили каждую каплю твоей ненависти, но ты же… давал ее им. Давал им, как ни крути, часть себя, только красил эту часть в черный цвет, делал эту часть себя черной. Но у них, безусловно, не было никакого права превращать любую часть чьей-то души во мрак, в черноту. Саре так же хотелось смыть этот ужасный цвет, как всегда хотелось любовью вымыть дочиста все черное из маминой души. Как печально все сложилось для Патрика, готового обнять, успокоить и подарить свое тепло всем вокруг, что где-то глубоко в нем гнездится ненависть – переиначенный, искаженный отголосок его способности мечтать.

– И знаешь, что еще больше злит меня? – сказал Патрик куда-то в ее волосы. – Что она до сих пор умудряется вывернуть у меня из рук то, что мне дорого, хотя ее и близко здесь нет. Будто я позволяю ей так делать.

– Ты ничего больше не позволяешь ей, – спокойно и твердо сказала Сара. – Патрик, у нее нет власти надо мной.

Он поднял голову и при последних ее словах рассмеялся.

– Надо же, а я-то надеялся, что ты скажешь «у нее нет власти над тобой».

– Если человек, которого ты любил, когда был крошечным, пытается лепить тебя по своему желанию, вырваться бывает очень трудно, – с сочувствием сказала Сара.

– Тебе же удалось. – И сразу поправился: – Ну, ладно, возможно, еще нет. Но ты идешь за своей мечтой. Мне нравится, как ты захватываешь ее в кулак и никому не даешь отнять ее у тебя.

Иногда ей казалось, что ее мечта, та, что живет в глубине души, – это мечта стать самой собой.

Но, конечно, стать идеальной, совершенной собой.

– Ты просто должен решить, какова твоя мечта.

– Иногда мне кажется, что я уже решил, – неуверенно ответил он.

Та теплота, о которой она всегда думала как о его особом даре, вернулась в его глаза – вернулась ради нее, и Саре сразу стало теплее. Эту теплоту – и веселье – он дарил всему миру, а ведь могло получиться так, что он выбрал бы что-то другое, например озлобленность. Или ненависть.

– Да? И что же ты решил? – полюбопытствовала она, хотя знала, что он хочет сохранять свою мечту в тайне. – Открыть собственный ресторан? Полететь на Марс?

Его глаза распахнулись, и он в ошеломлении долго смотрел на нее, а потом опустил голову так быстро, что стукнул Сару лбом.

– А знаешь, для женщины, которая видит меня насквозь, ты не так проницательна, как могла бы быть. Наверное, и для тебя существуют белые пятна.

О чем он говорит?

– Все хорошо, ты не обязан ничего мне объяснять.

Возможно, в один прекрасный день он сможет ей все рассказать.

И она опять подумала о том, как скоро закончится ее практика. Успеет ли наступить тот прекрасный день?

И что ей теперь делать? Рискнуть? Или нет? Просто уйти в себя и надеяться, что рисковать ради нее будет кто-то другой?

– Я мог бы сказать, – признался Патрик. – В том то и дело, Сара, мог бы. Возможно, это такая мечта, которая может сбыться, только если откроешь ее другому человеку.

Направляясь к квартире Патрика, они дошли по нижней набережной Сены до Pont Neuf[114], когда Сара почувствовала, что в словах Патрика что-то не сходится. Такое чувство, что надо обработать громоздкие данные, но закрадывается подозрение, что задача изначально была поставлена неправильно. В таких случаях у Сары появлялось опасение, что она упускает нечто важное.

Или Патрик что-то нарочно не договаривает.

Все дело в звании Meilleur Ouvrier de France. Возможно, Патрик мог сказать себе, что добился его ради своего шефа, и, возможно, так и было – в конце концов, их профессия требовала от них делать приятное другим. Но Meilleur Ouvrier de France – высшее достижение их карьеры. Оно требовало всех сил, и большинство претендентов терпело неудачу. Никто не стал бы утруждаться, если бы это звание на самом деле не имело бы для них никакого значения. Правда, теперь она понимала, почему Патрику надо было притворяться перед самим собой, будто оно не было важно для него.

Но что же делать ей? Он столько раз заботился о ней в кухне, так неужели теперь она не поможет ему осуществить его мечту без риска для них обоих?

– Как же ты приспособился? – наконец спросила она. – Оставил инженерное дело и добился успеха в pâtisserie?[115]

– О, да никак. – Опять у него веселый голос! Ну, конечно. – Когда она оторвала меня от науки и отдала в ученики, я стал совсем диким. Я не оставил ей ни единого шанса сохранить власть надо мной, и в конце концов попал в приемную семью. Я пробыл у Бернара Дюрана меньше двух месяцев и уже собирался сбежать, когда Люк зашел к нему, потому что Бернар всегда хотел, чтобы приемные дети видели в Люке образец для подражания. Я до сих пор не понимаю, что именно Люк увидел во мне. Мне он не понравился. Тогда мне никто не нравился. Но я хорошо помню, как он сказал Бернару: «Он слишком большой, не впишется сюда. Позвольте мне забрать его в Париж. Есть место ученика, которое я могу получить для него, он может остаться со мной». Я совсем не поверил ему, но… ну, он ведь вырос на улице? Значит, разбирался, что к чему. Он арендовал для меня квартиру размером с кровать через площадку от своего жилья, чтобы у меня было свое собственное пространство и ощущение контроля, взял меня в кухни, где работал су-шефом, и сказал: «Вот, смотри, чего ты можешь добиться, если воспользуешься этой возможностью. Так и я сделал в свое время». И вот… Я воспользовался.

Люк был героем, который был так нужен Патрику. В ответ Патрик стоял грудью за Люка. И так продолжается по сей день.

Но стоял он грудью за Люка или нет, никто не становится Meilleur Ouvrier de France, если не увлечен своей работой. Никто и никогда.

– И что тебе понравилось больше всего?

– Люди, – мгновенно ответил он. – Все их личности, стремление стать лучшими и еще то, что никто не может остановить их. Не в кухнях Люка. Ни шеф, ни су-шеф. Вот во что верит Люк, что все должны стремиться стать лучшими. Я имею в виду, черт, Сара, что меньше всего на свете он хочет, чтобы я ушел. Но если завтра я скажу ему, что должен начать собственное дело, если я брошу его, как ублюдок, сразу после того, как его бросила Саммер, то он, несмотря ни на что, даст мне взаймы, чтобы я мог сделать это. Он не скажет ни слова, не попытается помешать мне достичь того, чего я хочу. Безусловно, он поможет мне.