И мне осталось провести здесь всего четыре недели. Что же мне теперь делать?»

– Не могу поверить, что salaud бросил меня в День святого Валентина. – С карандашом в руке Патрик что-то искал в тумбочке. – Разве так делают? Знает ведь, как я ненавижу эти дерьмовые сердечки. А что ты бы предложила для меню, Sarabelle? Дюжину прозрачных сердец, чтобы отвлечь людей от настоящих? – Он закрыл ящик, ничего не достав оттуда, повернулся и открыл блокнот на столе, взмахнув рукой.

Сара наблюдала за ним поверх книги, подняв одну бровь. Его беспокойная энергия казалась ей весьма эротичной.

– Разве Люк не распланировал меню на Валентинов день?

Сара задала этот вопрос, потому что видела, как еще в январе Люк рисовал эскизы, обсуждал их с Патриком и Ноем, а потом они делали из металла новые формы и проверяли, как в них получаются составные части десертов. Патрик же машинально придвигал эти части к ней, чтобы она пробовала их на вкус.

– О, ты же знаешь Люка, – туманно заметил Патрик. – Он так неаккуратен.

Ну конечно. Она улыбнулась, глядя в книгу. Иногда она любила его особенно сильно.

– Если хочешь, чтобы что-то было сделано правильно, делай это сам. Ты так не думаешь, Сара?

– Мне, наверное, еще года три надо учиться, прежде чем я смогу думать так о себе, – неохотно созналась она. – А сейчас, если бы я хотела, чтобы все получилось как надо, то попросила бы тебя.

Он весело взглянул на нее, поцеловал ей руку, затем крепко сжал ее ладонь своей левой рукой, и его карандаш начал летать над бумагой.

– Как тебе это?

Он ловко повернул блокнот, чтобы показать ей эскиз сердец, надвигающихся друг на друга. Его стиль был смелым, уверенным, изогнутые линии – удивительно изящными, детали – простыми и аккуратными. И очень эротичными. Впрочем, в Патрике ей казалось таким почти все.

Даже его стремление командовать.

– Эй. – Она оторвалась от чтения. – Это же мой блокнот!

Патрику, казалось, было все равно.

– Сара, не отвлекайся, внимание на рисунок, – нетерпеливо велел он.

– Верни мне его!

Она потянулась со своего конца кровати, но Патрик переложил блокнот на другой край журнального столика и перевернул страницу, быстро делая следующий набросок. Одновременно он подвинулся так, чтобы она не могла схватить блокнот.

– А что скажешь об этом?

Он издали показал ей новый набросок.

Сара пыталась испепелить Патрика взглядом. Он повернул рисунок к себе.

– Ты права, если я увижу еще одно сердце, вот так выставленное напоказ, меня тоже стошнит. Наверное, мы найдем что-то другое. Чтобы оно говорило: «Лучше позаботься о собственном сердце, несчастный ты идиот». Ну, примерно в таком роде…

Ей пришлось сосредоточиться на краже блокнота, чтобы сдержать смех и подавить отчаянное желание поцеловать Патрика.

– Если ты не вернешь его, мне придется опять привязать тебя к кровати.

Он немедленно уронил блокнот на стол.

– Merde, Сара, нельзя же так неожиданно угрожать мужчине. Разве ты не веришь в важность прелюдии? – Он переместился так, что она оказалась на нем, а сам растянулся во весь рост. Он не был связан и мог полностью контролировать ситуацию. Улыбнувшись, он высвободил ее волосы и начал перебирать их, когда они упали по обе стороны ее лица. – Ты такая красивая.

Но ведь она выглядит так же, как и в любой другой день. Хотя, наверное, сможет когда-нибудь привыкнуть к тому, что он считает ее красивой. Она приподнялась, опираясь локтями на его грудь, и улыбнулась. «Я люблю тебя», – сказала она беззвучно, одними губами.

Он немного шевельнулся под ней, охватил ее голову руками и притянул для поцелуя, глубокого и полного.

– Принцесса ниндзя, – прошептал он. – Тихая и спокойная, но ранишь глубоко.

– Знаешь, навыки ниндзя развили крестьяне, чтобы сражаться с принцами. То есть ниндзя никак не может быть принцессой. Кроме того, они японцы.

– О, разве в Азии не все люди одинаковы?

Сара весело прищурилась. Он такой милый, когда его усилия увести беседу от того, что важно, становятся совершенно ясными!

– Да и как ты можешь это знать? Ты же американка.

– Видно, вы здесь ничего не знаете ни о географии, ни о других культурах.

Она насмешливо постучала его по голове костяшками пальцев. Он громко засмеялся и опять восхищенно поцеловал ее.

– Возможно, твоя мама познакомит меня с корейской культурой?

– Это вряд ли, – сухо ответила Сара.

Корейская культура ее мамы проявлялась, например, в еде, которую она готовила, или в навязчивом нежелании хвалить ребенка. Но мама специально отсекла все корейское прошлое, отгородила от него своих детей.

– Ну, может быть, хотя бы с корейской кухней. Если ей нравится кормить людей, то она меня полюбит.

Сердце Сары пропустило удар. Откуда он знает, что познакомится с ее мамой и будет есть с ними за одним столом?

– О, конечно, и ты встанешь из-за стола, набрав пару килограммов.

Ее маме нравилось прикладывать все силы к тому, чтобы у людей, о которых она заботилась, появлялись… накопления. Отчим Сары иногда даже шутливо жаловался на love handles[117], который она надела на него. Но он прекрасно понимал, что за всем этим стоит огромная любовь, о чем однажды и сказал по секрету Саре.

– Как будет изумительно, – мечтательно сказал Патрик, – когда твоя мама станет заботиться обо мне, чтобы я не оставался голодным. Держу пари, что буду любить ее.

Сара начала таять. Он готов дать любовь ее маме! Но почему он так уверен, что сможет? Неужели мозг Патрика устроен так, что он уже каким-то образом хорошо знает ее маму? Иногда было бы полезно, если бы он не так сильно полагался на себя, а прямо спрашивал о том, что хотел узнать о жизни других людей.

Сара протянула руку, взяла свой блокнот и начала рассматривать эскизы Патрика, вторгшиеся в ее личное пространство и сокровенные мечты. Она непроизвольно нахмурилась, хотя внутри начало зарождаться заветное, драгоценное чувство.