Он был не один.

Там находился Стефан. Он стоял у кровати и смотрел на руку Наиэля, которая свешивалась вниз. Его когти покачивались перед лицом Стефана, и он пялился на них так, будто видел впервые. Он просто стоял и не шевелился. Его белое белье выделялось в темноте. И еще повязка на ладони. В руке он держал пистолет.

Хирка прикусила нижнюю губу. Что ей делать, спрятаться? Или сказать что-нибудь?

Против Наиэля у Стефана не было шансов. И он должен это понимать. Так зачем пытаться? И почему сейчас? Может быть, чаша его терпения уже переполнилась. Или дело в чем-то другом?

Кровь.

Хирка показалась в дверном проеме. Стефан повернулся к ней. Он предпринял инстинктивную попытку спрятать пистолет, но понял, что это выглядело несуразно, и оставил все как есть. Хирка ничего не сказала. Тело покалывало. Она знала, из-за чего. Беги или прими бой. Но Свартэльд научил ее, что это всего лишь ощущение. Она не сделает ни того, ни другого.

Только тело отреагировало на то, что она фактически ничего не знала о Стефане. Он принадлежал этому миру, но поставил себя за его рамки. Он находился в бегах, как и она. У него было мало имущества, и почти не имелось тех, кого он называл друзьями. Хирка слышала, как он разговаривает с Нильсом. И по телефону. Он всегда говорит, что дело окупится. Что он заплатит за услуги.

Стефан убрал пистолет в кобуру, прикрепленную к брючному ремню. Хирка повернулась к нему спиной, пошла вперед и уселась на край дивана перед окном.

Окно тянулось от потолка до пола и было похоже на дыру в стене. На дыру, в которую она могла вывалиться и упасть вниз, ко множеству сияющих огней. Огни в ночи. Машины. Уличные фонари. Мерцающий свет. Только дождь, бьющий в стекло, говорил ей, что между нею и миром снаружи есть преграда. Тонкий прозрачный слой стекла. Только он не давал ей свалиться туда, к людям.

Откуда-то донесся вой сирены, и Хирка попыталась оставить за пределами сознания все звуки, кроме шума дождя. Стефан какое-то время простоял у книжного стеллажа, потом сел рядом с ней.

– Тебе тоже не спится? – спросил он.

От него пахло свежим потом. Ее раздражало то, что ей нравился этот запах. Хирка наклонилась вперед, чтобы не видеть Стефана, но он сделал то же самое. Вновь откинуться назад было бы глупо, поэтому она осталась в прежней позе. Рядом с ним. Ее руки лежали на голых ногах. Локти Стефана упирались в колени.

– Он не настоящий, ты ведь знаешь? – тихо произнес он.

Хирка посмотрела на него.

– А ты? А я? – в ее голосе прозвучало больше злости, чем ей хотелось. – Я хочу сказать… Он существует. Он есть, так ведь? – сказала она чуточку теплее. – А раз он существует, значит, он такой же настоящий, как и мы. Если бы ты собирался перестрелять все то, что выделяется в этом мире, то начинать надо было бы с нас.

– Я настолько выделяюсь?

Она снова посмотрела на него. Стефан Бароне. В два раза старше нее. Ему, наверное, лет тридцать. Небритый. Нервный. С небольшим шрамом, доходящим до верхней губы. Но он красив. По-своему. Карие теплые глаза. Короткие волосы, светлые у кончиков и темные у корней. Он силен. Несмотря на то, что у него начало намечаться брюшко.

Стефан откинулся назад и сложил руки на животе. Хирка поймала себя на том, что пристально разглядывает его. Она улыбнулась и отвела глаза.

Он подтолкнул ее.

– Ты это чувствуешь? – Он вытянул поврежденную руку и пошевелил пальцами. Хирка приложила к повязке большой палец и осторожно нажала.

– Что чувствую?

– Вот это. Бугорок, да?

Хирка не чувствовала никакого бугорка. Она сама вытащила из его ладони кусочки стекла и промыла рану. Она нацепила на себя маску серьезности.

– Думаю, это осколок стекла. Глубоко засел. Недалеко от кровеносных сосудов, полагаю.

Стефан побледнел. Ей удалось побороть желание улыбнуться.

– Стефан, думаю, довольно скоро он достигнет твоего сердца. Возможно, оно взорвется.

Она хихикнула. Он шутливо стукнул ее по носу.

– Ты, черт возьми, смешная до слез, девочка.

Временами невозможно было поверить в то, что Стефан – охотник. Он сидел, опустив глаза к полу.

– Иногда приходится выбирать: ты или они, так ведь? Тебе кажется, что все просто, но ты не знаешь, как устроен этот мир. Иногда бывает так: убей или убьют тебя. Именно поэтому он у меня. Понимаешь?

Речь шла о пистолете. Шутка согрела Стефана, и Хирке хотелось поддержать его настрой.

– Можно посмотреть? – спросила она.

Он дерзко взглянул на нее, как будто собирался ответить нет, но тем не менее оружие достал.

– Ты хотела себе нож подлиннее, – сказал он. – Уверяю тебя, это как раз он. Если осторожно с ним обращаться.

Она не ответила, позволив ему закончить.

– Это опасная часть, – продолжал он, сделав вид, что не заметил, как искривилось ее лицо. – Если нажать вот сюда, высвободится магазин.

Он нажал и вытащил часть ствола.

– Пули лежат в магазине, так ведь? Когда собираешься его чистить, надо прежде всего убедиться, что он пустой, и только потом спускать курок.

Его голос был таким же механическим, как и звуки, которые исходили от оружия. Он взял ее руку и опустил на пистолет.

– Его нужно крепко держать, так ведь? Положи пальцы сверху и потяни вот это. Ты снимешь эту деталь и сможешь смазать и прочистить бороздки внизу.

Он положил свою руку поверх ее, чтобы казалось, что они вместе целятся в окно. Его рука была теплой, сталь холодной.

Стефан опустил руку, отпустил Хирку и положил пистолет на стол.

– Продолжим в другой раз, – пробормотал он. – Это не важно.

Она поймала его взгляд.

– Что ты сделаешь, если когда-нибудь его поймаешь?

– Не знаю, – ответил Стефан. – Если бы ты спросила месяц назад, я бы ответил, что убью его. Но сейчас это начинает казаться… странным.

– Странным? Убить кого-то? Вот облегчение, – она закатила глаза.

– Он твой отец, так ведь? Это меняет две вещи.

– Нет. Отец умер, – она подтянула замерзшие ноги на диван. Стефан опустил теплую ладонь на ее ступню, которая почти скрылась в ней.

– У тебя есть отец, Стефан?

Он положил ее ноги себе на колени и принялся растирать. Она не мерзла, но позволила ему сделать это.

– Был один. Швед. Влюбился в мою маму, которая была родом из Турина. Я вырос там.

– Это далеко отсюда?

– Пару часов с Нильсом.

Хирка улыбнулась. Этот мир казался больше, чем ее собственный, и одновременно меньше.

– И где они теперь? Твои родители?