Маг судорожно сглотнул. Испытывает она его, что ли?

– За мной будут охотиться, – напомнил он.

Евангелина запустила руку под плащ и извлекла небольшой стеклянный сосуд. Внутри его зловеще переливалась багряная жидкость, и от ее вида по спине у Риса побежали мурашки. Сосуд источал магию… но не только ее.

– Это твоя филактерия, – пояснила Евангелина. – С нею я могу отыскать тебя, если сбежишь. Однако если ты нападешь на меня и разобьешь сосуд…

– Зачем ты это делаешь?

Вопрос заставил ее примолкнуть. Она смотрела на тлеющие угли, и на лице ее все отчетливей проступала угрюмая гримаса.

– Мне не по нраву, когда меня вынуждают выбирать между исполнением долга и правильным поступком. Рыцарь-командор Эрон часто говорил, что долг храмовника следует всегда подвергать сомнению и что когда мы прекратим это делать, то перестанем быть храмовниками.

– Он… наверное, он хороший человек.

– Так и есть. Куда бы его ни отослали, я надеюсь, что с ним обращаются справедливо. – Евангелина вновь повернулась к Рису, глянула на него в упор. – Ты спас мне жизнь. Когда Адриан метнула в меня заклятие, ты мог бы оставить меня на верную гибель… однако спас.

– Сомневаюсь, чтобы ты тогда погибла.

– А я в этом не сомневаюсь.

Рис сконфуженно усмехнулся:

– Об этом я не думал. Я просто знал, что обязан предостеречь тебя… хотя, по справедливости, мы оба должны были сгореть заживо.

Евангелина пристально всматривалась в него. Быть может, пыталась понять, не скромничает ли он; ее мысли оставались для Риса загадкой. После минутной паузы храмовница кивнула с видом, будто приняла окончательное решение.

– Я неверно судила тебя, Рис. Ты хороший человек, и если кто способен противостоять демону, так это именно ты. Отпустив тебя, я никого не подвергну опасности.

– А как же Коул?

– Обучай его. Оберегай. Он достоин получить второй шанс.

– Несмотря на то что натворил?

– После того, чтó мне довелось увидеть, я не желаю судить Коула. Я оставляю это право Создателю.

Оба долго молчали, и в тишину вплетались лишь едва слышное шипение углей да изредка, высоко в небе, раскаты грома.

– Ты могла бы отправиться с нами, – тихо проговорил Рис.

– Я должна доставить в башню Фарамонда.

– Да пропади он пропадом! Пускай его везет в башню Винн. В конце концов, это ее миссия, а не твоя. Если ты вернешься в башню с живым и невредимым Фарамондом, да еще без меня…

Евангелина слабо улыбнулась. И, вновь укрыв филактерию в складках плаща, достала небольшой сверток из лилового шелка. Не говоря ни слова, она положила сверток на землю и развернула. Внутри оказалось пять крохотных склянок. Четыре были пусты, но в пятой плескалась на самом донышке мерцающая голубая влага. Что это такое, он понял даже прежде, чем в сознании зазвучала знакомая мелодия.

– Лириум! – выдохнул он.

Евангелина кивнула:

– Мы не маги, Рис. Нам недостаточно одного только воинского мастерства; чтобы справиться с магией, нужен лириум. Ты об этом наверняка знаешь.

– Но как это связано с…

– Остался только один сосуд. – Евангелина бережно завернула и спрятала свое сокровище. – Когда опустеет и он, мне останется, вероятно, еще неделя, прежде чем я почувствую первые симптомы. Через месяц, а может быть, два я сойду с ума.

– Ты больна.

– И с этим ничего нельзя поделать. Церковь держит в своих руках запасы лириума и тем самым – храмовников. Для тех, кто попал в орден, обратной дороги нет. – Она пожала плечами. – Мою судьбу изменить невозможно. Твою – вполне.

Рис задумался над ее словами. Помолчав немного, он встал. Хладнокровно взвешивать это предложение, сидя вот так, под пристальным взглядом Евангелины, – нет, это было выше его сил. Рис направился прочь от лагеря, втайне надеясь, что храмовница не последует за ним. В конце концов, она сама минутой раньше предложила ему бежать, так что вряд ли станет требовать, чтобы он не покидал лагеря.

Так и вышло. Рис отошел достаточно далеко – настолько, что уже стал неразличим слабый отсвет догорающего костра. Луну заволокли дождевые тучи, и вокруг царила почти кромешная тьма. Рис двинулся вверх по склону ближайшего холма, радуясь, словно впервые, хлюпанью мокрой травы под ногами и бодрящему запаху свежести.

Поднявшись на самую вершину холма, он окинул взглядом горизонт. Гряды холмов, уходившие вдаль, отчасти затрудняли обзор, и хорошо была видна лишь завеса тумана, в лунном свете мерцавшего призрачным серебром. Барабанный перестук дождя звучал почти завораживающе. Умиротворяюще. Рис глубоко вдохнул, чувствуя, как прохладный воздух остужает его разгоряченную голову.

Бежать… Побег, само собой, превратит его в отступника. Даже и без филактерии храмовники начнут повсюду гоняться за ним. Он вечно будет в бегах, да еще придется заботиться о Коуле… если, конечно, Коул пожелает остаться с ним. И куда же они отправятся? Да куда угодно – везде будет безопаснее, чем в башне… но все же эта затея казалась Рису безнадежной.

С другой стороны, он обещал помочь Коулу. Теперь, когда стало ясно, что люди способны увидеть и запомнить Коула, Рис и в самом деле мог кое-что предпринять. Продолжить труды по общению с духами – то, чем он лишен был возможности заниматься весь последний год. Быть может, ему удастся подыскать уединенное жилище там, где местные жители не станут проявлять излишнего любопытства, оборудовать лабораторию и…

И повторить судьбу Фарамонда.

Мысль об этом отнюдь не порадовала. Как бы ни донимал Риса постоянный надзор храмовников, их неусыпная бдительность означала, что он никому не сможет причинить вреда. В противном случае достаточно одной ошибки, единственной встречи с особо опасным демоном – и он обречет на гибель не только себя самого, но и многих других.

– Не уходи, – прозвучало сзади.

Рис стремительно обернулся и увидел Адриан. Промокшая до нитки, она зябко обхватила себя руками, ежась под проливным дождем. Вид у нее был жалкий, однако в глазах горела мрачная решимость. Видно было, что она упрямо стискивает зубы, и Рис слишком хорошо понимал, что это означает.

– Ты подслушивала, – вздохнул он.

– Вы разговаривали рядом со мной.

Рис отвернулся, упорно глядя на долину, пытаясь вернуть недавнее ощущение торжественного покоя. Не иначе его развеял ветер.

– У меня нет желания с тобой спорить. И потом – почему ты не хочешь, чтобы я ушел? Ты уже ясно дала понять, что ненавидишь меня.

Адриан выразительно вскинула руки.

– Я тебя вовсе не ненавижу! – возразила она раздраженно. – Мне горько, что ты пальцем не шевельнешь, чтобы помешать храмовникам с тобой расправиться. Мне противно, что ты позволяешь смазливой храмовнице водить себя за нос.