– Да, если бы сумел вытянуть их из нашей родни. А иначе кое-кто из нас угодил бы на невольничий рынок.

– Империя в тартарары, – покачал головой Рис.

Евангелина согласно кивнула:

– Повсюду кишат бандиты, а если положение не изменится к лучшему, по округе будут рыскать толпы голодающих селян. Если знать уже собирает ополчение, скоро появятся и вербовщики. Боюсь, вернувшись, мы застанем в Вал Руайо хаос.

Остальные выслушали эти слова с таким видом, точно проглотили какую-то дрянь. Старый эльф до того засуетился и разволновался, что старухе пришлось ласково по-говорить с ним, чтобы успокоить.

Коул не знал, что и думать. «Вербовщики? Вербой они торгуют, что ли?» Надо бы у кого-нибудь спросить… но он сегодня, наверное, и так уже всем надоел глупыми вопросами. И потому Коул промолчал, а когда Евангелина вновь забралась в седло, вцепился в нее со всей силы, и отряд сорвался с места, торопясь наверстать потерянное время.

Это случилось два дня назад, а сегодня они устроились на ночлег в старом сенном сарае, постепенно приходившем в негодность вместе с полем, которое густо заросло лавандой. Всюду, куда ни глянь, лиловели цветы, и вечерний ветерок легонько покачивал их, разнося приятный, хотя и отчасти приторный запах. Скота на лугу видно не было, и Евангелина сказала, что ветхий крестьянский дом, стоявший вдалеке, скорее всего, заброшен, но так ли это – проверять ей не хочется.

Коула это устраивало. От дома веяло унынием. Коул разглядывал его, стоя на краю поля, и пытался представить, что за люди там когда-то жили. Два окна, черневшие над дверью, таращились на него, словно полные злобы глаза неведомой твари. «В этом доме тайны, – как бы говорили они. – Тайны, скрытые в его стенах и половицах, и они пребудут здесь, пока вместе с домом не превратятся в прах».

Коул зябко поежился и поспешил отвернуться. Стоять лагерем на поле, среди цветов, было гораздо приятней. К тому же небо чистое – ни облачка. День выдался теплый, и вечер был ему под стать. Если что и радовало Коула в жизни под открытым небом, так это подобные вечера.

Вполне вероятно, что скоро у него и этого не будет.

Старуха – Винн, как она постоянно поправляла Коула, – сидела в конюшне, зашивая прореху в мантии. И терпеливо слушала, как рыжая изводит ее речами на свою излюбленную тему: о свободе. Коулу не вполне было ясно, что она имеет в виду. Впрочем, он подозревал, что рыжая и сама этого толком не знает. В любом случае она была исполнена решимости добиться этой самой свободы любой ценой.

Этот спор продолжался, казалось, целую вечность, но в конце концов рыжая вскочила и отправилась чистить лошадей. Они ей нравились. С ними она разговаривала ласково и называла всякими нежными словечками. Среди лошадей маленькая магичка хорошела – гнев и суровость бесследно исчезали с ее лица. Коул посоветовал бы ей почаще возиться с лошадьми, если бы не опасался в ответ получить резкую отповедь.

Евангелина ушла несколько часов назад. Сказала, что неподалеку отсюда есть небольшая деревенька и хорошо бы купить там съестного. Что до Риса и Фарамонда, эти двое удобно устроились среди цветов и завели оживленный разговор. О чем они говорили, Коул понятия не имел. Он уже заметил: стоит подойти к кому-то поближе, и всякие разговоры умолкают. Раньше Коулу в голову не могло прийти, что люди не любят, когда их подслушивают.

Даже в обществе тех, кто мог его видеть, Коул чувствовал себя на отшибе. Может, так и должно быть. Может, это тоже часть его проклятия.

Рис говорил, что, возможно, с проклятием удастся покончить, что люди, которые видели Коула в мире снов, не забывают его наяву и в этом ключ к разгадке. Коул не стал говорить, что уже приметил кое-какие изменения. Он видел, как Евангелина поутру смотрела на него с озадаченным видом, будто пыталась понять, кто он такой. Рыжая вечно ругалась, что Коул подкрадывается к ней исподтишка, а он между тем все время стоял рядом.

Все они уже начали понемногу забывать его и даже сами того не сознавали. Зато Коул это очень даже хорошо понимал. Словно почва у него под ногами постепенно превращалась в зыбучий песок, а все прочие шли себе дальше, не замечая, что он погружается в бездну. Он опять истаивал… и от этого чересчур знакомого ощущения становилось страшно.

– Коул? Что случилось?

Звала Евангелина. Она быстрым шагом направлялась к Коулу, неся на плече увесистый мешок. Алый плащ ее струился по ветру. Луна, только что поднявшаяся над горизонтом, очертила ее фигуру серебристым ореолом, и при виде этого у Коула сжалось сердце. Храмовница смотрела на него так, будто знала о нем нечто, чего он и сам не подозревал… и от этого взгляда Коулу становилось тревожно. Впрочем, это беспокойство было на свой лад приятно.

– Я… я думал, ты пошла в деревню, – запинаясь, пробормотал он.

– Я была там. – Дойдя до полусгнившей изгороди, у которой стоял Коул, Евангелина сбросила мешок на землю и облегченно вздохнула. – Мне повезло встретить крестьянина, который возвращался с рынка, так и не распродав товар. Торговля, сказал он, совсем не идет. Что бы ни происходило в стране, этой части Сердцевины оно покуда не коснулось.

– Это хорошо.

– Для нас – безусловно. – Евангелина мельком покосилась на Риса и Фарамонда, а затем с любопытством оглядела Коула. – Почему ты не подойдешь к ним поговорить? Я же видела, с какой тоской ты следил за ними. Уверена, они не станут возражать.

Рис что-то сказал, и старый эльф развеселился так бурно, что от смеха катался по земле. Впрочем, он всегда так смеялся. Стоило кому-то обронить забавное словцо, он тут же разражался оглушительным хохотом и веселился, пока все прочие не начинали неловко переглядываться. Чувства обуревали его, как волны в бушующем море захлестывают утлое суденышко, играя им по своей прихотливой воле.

– Я… не могу. – Коул помотал головой, ощущая, как лицо заливает густая краска смущения. Должно быть, Евангелине он видится застенчивым, неуклюжим ребенком, который понятия не имеет об окружающем мире.

Опершись на изгородь, храмовница испытующе рассматривала Коула, старательно избегавшего ее взгляда.

– Скажи-ка мне вот что, – наконец промолвила она. – Откуда ты узнал о том, что мне приказали?

– Я слышал твой разговор с человеком в черных доспехах.

– С Лордом-Искателем? Тогда, в моей спальне он… что-то почуял. Тебя, стало быть?

– Да.

– Ты был там и раньше?

– Д-да, – колеблясь, ответил Коул.

– Когда я раздевалась.

Это был уже не вопрос – утверждение. Коул вспо-мнил, как наблюдал за Евангелиной, пока та снимала доспехи… и отвел глаза, чувствуя, что краснеет еще пуще. Живя в башне, он постоянно подсматривал за другими людьми, но даже не представлял, что им это может не понравиться. До этой минуты.

– И часто ты этим занимаешься? – осведомилась Евангелина.

Коул яростно замотал головой: