– Сейчас… – Тамара Васильевна совсем разволновалась, с трудом встала, пряча красное от смущения лицо в носовой платок. – Я позвоню…

Она набрала номер и положила трубку. Маневр повторила еще два раза и только потом дождалась ответа.

– Нина, это я, Нина. Здесь у меня Ирина с Наташей. Внизу милиция. Все хорошо, Нина. Тебя никто не обвиняет. Андрей поправляется. У нас теперь охрана. Выходите, Нина… Все хорошо… – И она заплакала…

Я вылетела на лестничную клетку и услышала, как щелкнули замки в соседней двери. Потом она открылась, и две женщины испуганно метнулись в родную квартиру, забыв закрыть дверь. В коридоре Лека опомнилась и протянула мне ключи.

Дверь не закрывалась. Мешались металлические штыри. Я с трудом разобралась, как они убираются. Носом почувствовала запах горелого – наверно, мама с дочкой забыли что-то на включенной плите. Влетела в квартиру, затем в кухню и сорвала с газовой конфорки сковородку с жарившимися ломтиками хлеба с сыром. Растяпы!

Выскочив обратно, позвонила к Рогачевым. Они уже успели закрыться.

– Бдительность прежде всего! – похвалила Леку, открывшую мне дверь, и увидела ее круглые, наполненные ужасом глаза. Я сразу поняла, что стоит только оглянуться, глаза у меня будут такие же. И все-таки оглянулась…

Прямо за мной, опираясь на палку, стоял сгорбленный древний старик в допотопном габардиновом пальто. Седым, почти белым волосам и бородке клинышком совсем не шел цепкий, как говорят, колючий взгляд молодых глаз. Интуитивно я сделала шаг вперед и попыталась закрыть дверь, зная, что старик этого сделать не даст.

– Я сам! – Тон был настойчивый. Это я ощутила уже в полете. После весомого толчка в спину, прихватив с собой Леку, врезалась в холодильник, стоявший у противоположной стены. И зачем-то обругала неудобную кухню размером в пять с половиной метров. Вслух.

Дальнейшее происходило очень быстро или мне так показалось? Владимир закрыл дверь на ключ, прошел мимо нас в комнату, и я отметила, что Нинель похудела еще больше, и глаза у нее стали еще больше, выразительнее. Сейчас они выражали сплошной ужас. Она попятилась к двери в несчастливую комнату, и я сдавленным голосом попыталась ее от этого отговорить, но она не слушалась. Владимир медленно на нее наступал, садистски-ласково упрекая за измену, предательство, намекая на искупление вины, долги перед ним, покойным. Лека вскрикнула и, кинувшись к отцу, вцепилась ему в руку. Он легко ее отшвырнул в сторону и, на мгновение оглянувшись, со злостью выдал:

– Быстро вернула деньги!

Лека, униженно обещая выполнить приказ отца и называя его папочкой, умоляла не трогать мать. Он как будто не слышал. Я опомнилась и ворвалась в комнату. Кричать не могла – сдавило горло. Даже дышать было трудно…

Нинка обреченно стояла в стороне от окна – в углу комнаты, а этот урод приглашал ее подойти к оконному проему. Вежливо приглашал. И просил его не задерживать. Теперь уже в него вцепилась я. На помощь подскочила заоравшая во весь голос Лека. Он отшвырнул нас разом. Мы брякнулись на кровать. Я дала себе слово убить монстра, но под рукой была только подушка. Решила, что за неимением лучшего сойдет и она. С каким-то тигриным рычанием с подушкой в руках вскочила с кровати. Лека схватила с тумбочки книгу…

Грех на душу мне брать не пришлось. Нинка была уже почти у оконного проема, когда в комнате неслышно появилась Тамара Васильевна. Было непонятно, где она находилась до этого. Владимир ее не видел. Не считая нас с Лекой серьезной силой противодействия, не счел нужным даже оглянуться.

– Володенька! – тихо окликнула сына Тамара Васильевна.

И вот тут он вздрогнул и обернулся. А Нинка, до которой ему оставался всего шаг, тенью метнулась назад – в угол комнаты. Тамара Васильевна как-то очень легко, как будто шутя, толкнула его в грудь… Он нигде не задержался, хотя и пытался в последний момент уцепиться за переплет рамы. Возможно, мне показалось, что он крикнул: «Мама!» Через пару секунд донесся звук упавшего тела, а следом крики, визг и отборный мат. Жильцам дома начинало надоедать однообразное зрелище…

Тяжело дыша, Тамара Васильевна закрыла глаза и шагнула к окну. Вот тут-то мы и заорали! Да как! Она сразу открыла глаза и осела на пол. Я метнулась к окну с намерением его закрыть. Даже без рамы. Естественно дала себе слово вниз не смотреть и, естественно, посмотрела…

Наверное, глаза действительно бывают квадратными. Во всяком случае, мне показалось, что они у меня приняли именно такую форму.

Под окном в толпе народа на матрасах валялось две мужских фигуры – одна Владимира, другая алкаша Витьки. Седой парик висел на кусте сирени, а борода была в руках у Витьки. В толпе я увидела знакомое лицо Листратова, дальше разглядывать было некогда – в дверь трижды позвонили, и я кинулась открывать.

– Не бойтесь, это я! – В дверях с двумя пакетами продуктов в руках стояла довольная Наташка. – Ну и дом! Здесь, наверное, одни хулиганы живут. Не поняла где, но так скандалили! И ведь исключительно бабские вопли! Не мешайся! Что за привычка столбом стоять на дороге! Дверь закрой! – Двинув меня пакетами, она прошла на кухню. – Ну и духота! – Раздался звук открываемого окна и ее неповторимый бас, рождающийся в минуты сильного душевного волнения непонятно откуда: – Что это?!

– Рогачев Владимир Ильич выпал из окна. В Европу. Нелепая случайность! – пояснила я из коридора. В открытую дверь уже входили оперативники…

Витька отделался синяками и ушибами. Месяц пугал жильцов фингалом под глазом. У него оказалась удивительно крепкая голова, а может, там уже нечему было сотрясаться. Рогачев же получил классическое сотрясение мозга и многочисленные переломы. Самый страшный – перелом позвоночника. Врачи сказали, что жить будет, но в инвалидном кресле. Известие о смерти Андрея во время автомобильной аварии при столкновении с грузовиком, как и сама авария, были тщательно спланированы в ходе следствия. Чтобы предотвратить новую попытку убийства. Честно говоря, я думала, что эту аварию организовал сам Рогачев. Зная, что Димка врач, он действительно догадался, куда в первую очередь могут спрятать Андрея.

Супруги Синельниковы до сих пор без конца просят друг у друга прощения. Андрей – за то, что на какое-то время подумал о Нинке плохо, а та, в свою очередь, за то, что недостаточно доказала ему свою любовь, если он в ней усомнился. Отстроенный коттедж они продали и тут же приобрели новый, где все вполне счастливы. Но Баське он не понравился. Сбежал котяра оттуда почти сразу. Через две недели ободранный, тощий, со свалявшейся шерстью, снова объявился у нас на даче, а затем безропотно переехал на зимовку в Москву. Вместе с остальной кошачьей оравой.

Когда Синельниковы-Рогачевы приезжают к нам, он гостеприимно радуется и позволяет себя тискать. Но каким-то непостижимым чутьем угадывает момент прощания. За пять минут до начала этой церемонии бесследно исчезает. Может быть, боится свистка, которым отмечается отъезд семьи? Того самого, который я сунула Андрею в боксе интенсивной терапии. Синельников сделал из него брелок для ключей от машины и заставляет Наташку каждый раз поминать гаишника, отдохнувшего за ее счет на турецком побережье.