Ровно в два часа Людочка свела Желвакова с Цимбаларем, причём оба назвались вымышленными именами, и, сославшись на неотложные дела, испарилась. Мужчины остались наедине.

Желваков пристально изучал Цимбаларя, словно бы надеясь взглядом проникнуть ему в самую душу, а тот, сохраняя каменное выражение лица, потягивал пиво.

– У меня такое впечатление, что я вас уже где-то видел, – сказал наконец Желваков.

– Мир тесен, – пожал плечами Цимбаларь. – Мне сказали, что вы имеете отношение к торговому флоту, а я в своё время прокутил в портовых городах Европы и Америки целое состояние.

– Нет, это случилось недавно, причём здесь, в Петербурге. – В голосе Желвакова проскользнули тревожные нотки.

– Всё может быть. Я имею привычку гулять после завтрака по улицам города.

– По каким именно? – осведомился Желваков, в подсознании которого прочно засел образ человека, белой ночью мелькнувшего в окне одной достопамятной квартиры.

– По всяким. – Цимбаларь нахмурился. – Может быть, перейдём к делу? А если я вас чем-то не устраиваю, так и скажите. Разбежимся полюбовно.

– Хорошо, хорошо… – Желваков поморгал, отгоняя от себя наваждение. – Дело, которое я вам хочу предложить, довольно простое. Нужно взять в камере хранения чемодан и доставить его в место, которое я укажу. Вот и всё.

– Чемодан большой?

– Думаю, не очень.

– То есть сами вы его не видели?

– Нет.

– Предупреждаю заранее: с радиоактивными веществами я не работаю.

– Об этом и речи быть не может. В чемодане будут только бумаги.

– Ценные? – ухмыльнулся Цимбаларь.

– Вас не касается.

– Конечно, конечно… Это я к тому, что мой гонорар обычно составляет два процента от транспортируемой суммы, но не меньше десяти тысяч долларов.

– Считайте, что мы договорились.

– Я берусь за дело только после получения аванса. Так что раскошельтесь тысячи на три.

– Вы получите всё сполна и даже больше, но лишь после того, как я завладею чемоданом.

– Тогда до свидания. Приятно было познакомиться. – Цимбаларь сделал вид, что собирается уходить.

– Постойте! – Желваков тоже вскочил. – Сейчас я несколько стеснён в средствах, но, возможно, в качестве аванса сойдёт и это. – Он протянул Цимбаларю пакет, который прежде держал на коленях.

Заглянув в пакет и небрежно встряхнув его содержимое, Цимбаларь сказал:

– Ладно, сойдёт. Я возьмусь за эту работу. А теперь обсудим детали…

Уже к вечеру набитый старыми газетами чемодан находился в предназначенной для него ячейке камеры хранения Финляндского вокзала.

Ваня, намаявшийся за последние дни, отдыхал, по своему обыкновению большую часть времени проводя в туалете, что очень не нравилось Людочке, продолжавшей грызть гранит квантовой механики и на этой почве заработавшей легкую диарею (увы, подобным напастям подвержены даже писаные красавицы).

Цимбаларь и Кондаков с Желвакова глаз не спускали, дабы тот не спутал все карты, отправившись за чемоданом самостоятельно. В этом случае его пришлось бы брать прямо на вокзале.

В предвкушении скорого завершения следствия оба опера блаженствовали, что случалось с ними чрезвычайно редко. Кондаков делился с Цимбаларем планами на отпуск, а тот вспоминал всё новые и новые детали своего разговора с Желваковым.

– Представляешь, вместо аванса суёт мне пакет, а там чего только нет! – К отрицательным качествам Цимбаларя можно было отнести то, что во время разговора он постоянно толкал собеседника локтем. – И рубли, и шведские кроны, и финские марки, и мелкие доллары, и часы, и кулоны, и колечки. Ну прямо-таки музей щипача в миниатюре… Придётся всё добро сдать в местную уголовку. Пусть созывают хозяев.

– Гопник! – Кондаков вложил в это слово всё своё презрение к Желвакову. – Таким на воле делать нечего.

– Таких и в зоне не очень-то привечают… А потом, слышь, говорит мне: «Если заметите слежку, постарайтесь избавиться от неё». Представляешь, какой дундук! А зачем, спрашивается, я такие деньги за свою работу беру? Да за десять тысяч баксов уважающий себя курьер обязан пронести доверенный ему груз через разливы рек, потоки вулканической лавы, государственные границы, артиллерийские обстрелы и все на свете облавы, включая операции «Вихрь», «Невод» и «Антитеррор». Я правильно говорю? – последовал очередной толчок локтем.

– Правильно, – вынужден был согласиться Кондаков. – А как Желваков планирует осуществить передачу чемодана?

– Это известно только одному ему да господу богу. Вручил мне мобильник, явно ворованный, и говорит: «Номер и шифр ячейки узнаете в последний момент. Покинув вокзал, идите в сторону Самсониевского моста. По пути получите от меня дальнейшие распоряжения». Думаю, Желваков всё время будет находиться где-то поблизости. Ко мне он подойдёт лишь после того, как убедится в отсутствии слежки.

– Ага, подойдёт, – кивнул Кондаков. – Пальнёт в упор из волыны, схватит чемодан и поминай как звали.

– Конечно, всё может случиться, но от Желвакова я такой подлянки не ожидаю. Трусоват парень, да к тому же сильно запал на нашу Людку. Даже планы какие-то строит. В зоне был невестой, а на воле собирается стать женихом. Разве это не смешно?

– Да уж, неисповедимы гримасы судьбы, – молвил Кондаков. – Какие-то незнакомые люди к дому идут.

– Один момент! – Цимбаларь вооружил свой правый глаз оптикой. – Вижу… Ещё те типчики! Морды доверия не внушают. У одного по бутылке водки в каждом кармане. У другого в руках пакет. Похоже, с закуской. Интересно, к кому они? Давай подождём чуток.

Дом, в котором Кондаков нашёл себе временный приют, представлял собой длинный бревенчатый барак, кое-где обшитый рубероидом. Было ему, наверное, лет сто, и, по разным версиям, до войны здесь располагалась не то инфекционная лечебница, не то живодёрня, не то штрафной изолятор для пленных финнов. Но те героические времена давно миновали, и сейчас в бараке проживали люди – пусть и утратившие почти всё, что только можно утратить, включая документы, гражданство, совесть и человеческий облик, – но всё же люди. На десять комнат приходилось шесть семейств разного состава и не поддающееся учёту количество квартирантов. Как ни странно, но всех их такое скотское существование устраивало.

Пили тут сутки напролёт с короткими перерывами, а в перерывах дрались, совокуплялись и добывали средства для очередной попойки. Любой бродяга мог найти здесь кров, если ему было что выставить на стол.

Милиция уже давно зареклась ездить сюда, предоставив обитателям барака полное право самостоятельно разбираться во всечасно возникающих спорах, ссорах и междоусобицах. По всем законам природы этот хлев, ошибочно называемый человеческим жильём, давно должен был сгореть синим пламенем, рассыпаться в прах или провалиться в тартарары, но он стоял непоколебимо, как крепость, и жизнь в нём продолжала бить ключом.