Красота переполнила сердце молитвенным восторгом. Сложивруки, Лиза стала на колени.

– Боже, благослови день мой, век мой, пусть и краткий! Дапроведу я его во славу Твою, да успокоится душа моя, и сердце да отвернется отвсех забот мира сего; понесу я крест Спасителя моего с радостью, благодарениеми любовью!..

Плавно, неслышно подступил вечер. Горные долины, с которыхразом сбежал солнечный блеск, холодно помрачнели. Но на вершинах гор ещесверкали золотые россыпи лучей.

Карадаг лежал и дремал, опустив в воду гигантскую рогатую голову– Индрик ли зверь[99], Змей ли Горыныч – бог весть кто, но огромный, спокойный,ленивый, таинственный, великолепный! Складки его каменной чешуи постепенносглаживала тьма, и скоро синяя прозрачная глыба растворилась в ночи.

* * *

Вдруг вдали на гребнях вспыхнули искры и побежали к берегу.А за ними новые, новые! Лиза изумленно смотрела, потом бросила в воду камушек,да так и ахнула: вспыхнул целый сноп искр!

Все встрепенулось в душе Лизы от восторга и страха. Одивная, чарующая, пугающая ночь!.. Лиза повернулась было к берегу, как вдруг поводе до нее докатился звук, заставивший резко остановиться.

Это был голос… нет, не один, а несколько слившихся мужскихголосов, летевших не то издали, не то изблизи, всколыхнувших и словно быраздвинувших ночь до боли знакомой, безмерно тоскливой песнею:

По тiм боцi огнi горять – нiкому тушити.

По цiм боцi орда снує – нiкому спинити.

Зажмурилась Україна, що нiде прожити,

Гей, вытоптала орда кiньми маленькiє дiти.

Малих дiтей витоптала, старих – порубала,

Молодую челядоньку у полон забрала…

«Чайка»! Наверное, то запорожская «чайка» идет вдоль берега,а усталые казаки изливают в песне душу.

О счастье! Свои! Они увезут ее домой, в Россию!

Лиза потеряла голову.

– Люди! – закричала она что было силы. – Помогите!

Песня прервалась. Невнятные слова команд понеслись надморем, и сияющее облако повернулось к Лизе.

– Люди, люди… – твердила она, как в бреду, по грудь забегаяна глубину, простирая руки. – Люди… русские, наши!

Лодка оказалась совсем близко и гораздо больше, чемпредставляла Лиза! Надвинулась из ночи громадина, и два голоса разом хлестнулипо лицу. Чужой, встревоженный, печальный:

– Дивчинонько, беда будет, тикай видсиля!

А потом насмешливый, надменный, до отчаяния знакомый:

– Рюкийе-ханым! Душа моя, Рюкийе! Я знал, что скоро увижутебя!..

И дно ушло из-под ног.

– Друг мой, да будет на тебе благословение Аллаха, вот какойсон я видел нынче ночью. На нашу галеру «Зем-зем-сувы»[100] напали тысячиорлов. Они подняли крик и вопль, из своих когтей и клювов стали бросать напалубу камни. Мы стреляли в них из наших кулеврин и хаванов[101], опалилимногим крылья, орлы падали в волны, но все же стая не унималась, и скоро всяпалуба «Зем-зем-сувы» была покрыта трупами правоверных, а вместокапудан-паши[102] на мостике царил огромный орел… Скажи, брат, что думаешь тыобо всем этом?

Сеид-Гирей был бледен и сумрачен, глаза его беспокойношарили по лицу Гюрда.

Гюрд молчал. Но на свой тревожный вопрос султан неожиданнополучил ответ от седовласого гребца, сидевшего на ближней к корме скамье:

– Сон в руку, османец! Жди русских орлов, расклюют покосточкам твое тело поганое! – Точно плевок в лицо.

Сеид-Гирей издал короткое горловое рычание и властно простерруку с камчою к седому гребцу, уверенный, что Гюрд, подобно натасканному волку,тотчас же бросится на провинившегося буткалы[103] и перервет ему глотку.

Жестокость Сеид-Гирея росла по мере того, как гаслауверенность в удаче; не проходило дня, чтобы палуба галеры не обагриласькровью. Однако на сей раз Гюрд не тронулся с места. Он по-прежнему полулежал напомосте, опершись на локоть и сосредоточенно разглядывая затейливый желто-синийузор ковра.

– Молю тебя, господин, – проговорил он негромко, – оставькару над этим нечестивцем до лучших времен. Скоро галера останется и вовсе безгребцов. Ты же видишь, вместо троих за каждым веслом сидят только двое. Потерпи,пока не найдем, кем их заменить.

Глаза Сеид-Гирея полыхнули злобою. Он не мог забыть, как неудалось зайти в Стамбульский порт: ему там не дали ни воды, ни гребцов, Гиреибыли теперь в немилости у турок. Он бросил тоскливый взгляд на спущенные парусаи смолчал, ограничившись лишь тем, что соскочил с помоста и с оттяжкою хлестнулкамчою по черной от солнца спине гребца.

От жгучей боли вздыбились клубы мышц на плечах, галерниксверкнул огненным взором из-под седых косм, но не издал ни звука, яростно заносявесло для нового гребка. Сидевший рядом худой, конопатый и рыжий, как осеннийлес, пленник опасливо покосился на сотоварища, сморщившись от сострадания,которое могло быть выражено только тяжким вздохом…

Сеид-Гирей весь дрожал от ненависти и бессильной злобы.

– Шукал! Надсмотрщик! – взвизгнул он. – Прибавь скорость!

По мостику вдоль галеры пробежал обнаженный по поясчерноусый красивый юноша, крутя над головами гребцов длинным бичом.

Судно пошло быстрее, легкий ветерок овеял голову Лизы. Она слегкаотстранила от лица покрывало и с наслаждением вдохнула свежий солоноватыйвоздух, но тут же, поймав косой, недобрый взгляд Шукала, торопливо прикрылалицо.