Сколько тупых идей в принципе может прийти в голову одного человека?

Ливи крепко меня обнимает.

– Давно пора. И в отличие от него ты это понимаешь. Когда ты с ним увидишься?

– Завтра в обед. После завтрака мы с Эмили пройдемся по магазинам. – Надеюсь, хотя бы это мне удастся сделать, не обливаясь по́том. – Затем Эмили встретится с подружкой, которая вечером пойдет с нами на демонстрацию против брексита. А я – с папой. Он выбрал кафе, так что я почти верю, что он собирается прийти.

– Даже самый упрямый болван рано или поздно осознает, что совершил ошибку.

Я натянуто улыбаюсь, но боюсь, все будет не так просто. Весьма вероятно, наш разговор вновь закончится тем, что он забросает меня упреками и осудит за все, что я делаю, чем наслаждаюсь и что люблю.

– Билли. – С грохотом подъезжает поезд Ливи, и мы отходим на пару шагов. На выходные она едет в небольшое путешествие в Эдинбург, где собирается встретиться с девчонками, с которыми познакомилась у Сойера. – Если станет плохо, уйдешь. Ты не обязана это терпеть. Думай о том, чего ты достигла. О том, что тебя приняли!

Я киваю. Хорошо, что она мне напомнила. Это до сих пор кажется невероятным – как мыльный пузырь, – как будто достаточно одного неверного движения, чтобы он лопнул. Но у меня есть доказательство: черным по белому на красивой качественной бумаге. С первого августа я ассистент куратора в Музее Мэри Эннинг. Они на самом деле меня приняли!

– Можешь купить в Лондоне туфли для работы. И если твой отец поведет себя как скотина, врежешь ему ими по морде. Или сходишь за Седриком, чтобы он это сделал. – Она быстро бросает взгляд на часы, висящие у нас над головами. – Как он, кстати? Родители Люка ему перезвонили?

Я опять с облегчением киваю. Мать Люка повесила трубку, когда три дня назад он позвонил ей в первый раз, однако, вместо того чтобы отчаиваться, Седрик решил просто подождать. И вчера раздался звонок.

– Они долго разговаривали. Большая часть их отчуждения произошла из-за недопонимания. Семья Люка тогда хотела объявить общественности, что он был в составе Luce и умер. Они придумали очень хорошую кампанию по поддержке молодых людей с психическими проблемами. Однако менеджеры отказали им в использовании имени Седрика. А Седрик вообще ничего не знал. В то время он игнорировал абсолютно все, что связано с Luce, даже письма не читал. Для родителей Люка его молчание означало, что он намерен продолжать деятельность Luce в одиночку.

Оливия хмурит лоб:

– Но Седрик ведь никогда не собирался делать ничего подобного, разве нет?

– Более того. Он хотел закончить все еще перед смертью Люка. Но идея провести кампанию ему понравилась. Думаю, они договорятся.

Ливи хочет что-то добавить, но проводник настойчиво свистит нам, и я спешу помочь Оливии закинуть на спину гигантский рюкзак. Подруга едва не теряет из-за него равновесие. Она что, на три недели уезжает?

– Удачи, Ливи. Повеселись и ни за что не пей с шотландцами, поняла?

– Не могу ничего обещать, прости. Передавай от меня привет Лондону и Седрику и не допусти брексита. Пока!

Последнее торопливое объятие, после чего она вместе со своим рюкзаком заходит в вагон. За ней захлопываются двери, и поезд трогается, как будто машинист ждал только Ливи. Я машу рукой до тех пор, пока поезд не покидает вокзал, а затем перехожу на подземную платформу метрополитена, чтобы вернуться домой и собрать оставшиеся вещи. Примерно через час мы с Седриком поедем на Гомере в Лондон.

Некоторое время спустя со стопкой носков в руках я подхожу к кровати, на которой стоит раскрытая дорожная сумка, как вдруг мое внимание привлекает вибрирующий мобильник.

На дисплее высвечивается имя Тристана. Почему меня это не удивляет? Видимо, они с папой все еще закадычные друзья, раз он опять в курсе нашей предстоящей встречи.

– Тристан, привет. Как дела?

– Спасибо, лучше всех, а у тебя? Уже на пути в Лондон?

– Ранил, убил, – с усмешкой бормочу я.

– Что ты сказала?

– Ничего, – отвечаю я, улыбаясь еще шире. – Скоро выезжаю, пакую вещи. – Ему известно, что я еду в Лондон с Седриком? Нет, не может быть. Я еще ничего не рассказывала отцу про Седрика, решила сообщить лично. – Потом заеду за своим парнем. Его семья пригласила нас провести вместе выходные. – Лучше сразу прояснить ситуацию.

– Здорово. – Звучит так, будто он говорит искренне. – Какие у вас планы?

Ох, я попала. Если скажу, что иду на демонстрацию против выхода из Евросоюза, это будет все равно что сунуть папе под нос огромный плакат с протестными лозунгами и забыть про малейший шанс на нормальную беседу. У меня в голове не укладывается, что мой отец, чернокожий иммигрант, поддерживает популизм Бориса Джонсона[52]… но он его поддерживает. Он яро его поддерживает.

Наверное, Нанна права, когда говорит, что деньги и законы развратили его душу. Жаль, что она осмеливается говорить так лишь сейчас, когда начала страдать деменцией.

У меня другая теория. В девяностых папа, тогда еще молодой парень, переехал в Англию из Штатов. В то время чернокожему определенно было сложнее построить адвокатскую карьеру. Ему пришлось сделать все, чтобы подстроиться, чтобы почувствовать себя своим. Возможно, в какой-то момент он решил, что должен отказаться от одной принадлежности, чтобы войти в другую.

– Шопинг, – выпаливаю я и сама замечаю, как глупо это звучит. Тревога растет, но я не собираюсь показывать, что грядущая встреча с отцом пугает меня до чертиков. – Младшая сестра Седрика хочет прогуляться со мной по магазинам. Она много лет живет в Лондоне и ни разу не была в «Harrods», можешь себе представить? – Я смеюсь в надежде, что он не услышит наигранность и легкую нервозность.

Господи, возьми себя в руки, Билли.

Сначала Тристан ничего не говорит, однако, прежде чем я успеваю нарушить молчание, потому что мне становится не по себе, он прочищает горло.

– На самом деле я просто хотел спросить, не хочешь ли ты вечером встретиться с парочкой старых друзей. Можем сходить куда-нибудь выпить.

Старых… друзей. Круг наших общих знакомых состоял из друзей и подруг Тристана, которые, по-моему, никогда не играли важной роли в его жизни, кроме того, что когда-то они просто вместе учились. Но возможно, его жизнь тоже изменилась. Не могу же я быть единственным человеком, который идет дальше? Я буду рада, если ему удалось найти настоящих друзей.

– Можешь привести своего парня, – предлагает Тристан, пока я молчу, и от одной мысли