слегка натянуто. – Жду не дождусь.

– Просто потеряй ее где-нибудь, если достанет. А теперь объясни мне, куда мы едем. Скажи хотя бы, что не в гости к родителям Люка.

Он изо всех сил старается сохранять непринужденный тон, я чувствую лишь едва заметную перемену в его голосе.

– С корзиной для пикника и в темноте? Нет, вряд ли.

Он сглатывает.

– Ладно.

Чуть позже он наверняка понимает, куда мы направляемся, если и так уже давно не догадался, потому что мы проезжаем первый указатель на кладбище Прескота.

Я веду Гомера по Манчестер-роуд, милой аллее из молодых буков и кленов. По левую сторону расположились красивые особняки с аккуратными, ухоженными садиками и дорогими автомобилями перед гаражами. Они меня немного смущают. В таком солидном месте развалюху вроде Гомера невозможно не заметить или проигнорировать, на что я рассчитывала. Нас ни за что не должны здесь обнаружить.

Взгляд Седрика блуждает по кирпичной стене с кованой оградой, окружающей кладбище.

– Хорошо придумала, – негромко произносит он, когда мы проезжаем мимо запертых ворот. – Жаль только, что уже слишком поздно. Ворота закрыты.

– Никогда не поздно. Ни для чего.

Кладбище заканчивается, и мы едем вдоль небольшого примыкающего к нему парка. За следующим перекрестком почти в полной темноте прячется маленькая улочка. В обоих стоящих на ней домах свет в окнах не горит, видимо, тут уже все спят. Припарковав Гомера на обочине, я прикладываю палец к губам, прежде чем выйти из машины.

– Возьмешь корзинку? – шепотом прошу я Седрика, и он, хоть и колеблется мгновение, складывает переднее сиденье и берется за ручку.

Почти вплотную друг к другу – между нами только корзина – мы идем к парку, перелезаем через низкую стену и скрываемся за кустами и деревьями от взглядов любопытных жителей.

– О’кей, Билли. Зачем мы здесь?

Я шагаю к кирпичной стене, за которой начинается кладбище. Она достает мне до груди. Железное ограждение поверх нее увеличивает общую высоту примерно до трех метров. Осторожно трясу отдельные прутья, чтобы проверить их надежность. В конце концов, мне просто надо туда пробраться, и не хотелось бы что-нибудь сломать.

– Мы идем на похороны.

– Ты спятила?

Пальцы ног легко находят опору между кирпичами, и я быстро залезаю на стену.

– Ненадолго. Давай корзину.

Седрик протягивает ее мне и сам тоже без проблем подтягивается.

– Мы серьезно вламываемся на кладбище?

– Мы ничего не собираемся красть.

– Тогда что мы делаем? Нарушаем кладбищенскую тишину? Тревожим покой мертвых?

– Они похоронены, под землей темно. Им все равно, сколько сейчас времени. Пойдем, нас не должны поймать. А если все-таки поймают, то убежим.

Чтобы перебраться через решетку, мне приходится применить навыки скалолазания, потому что сверху на ней острые наконечники, о которые я едва не порвала свитер. В корзине звенят стаканы, когда Седрик передает ее мне над оградой. Но наконец мы оба оказываемся по другую сторону стены.

– Готов? – спрашиваю я у Седрика и вдруг почти надеюсь, что он скажет «нет». Может быть, я совершаю ошибку и сделаю только хуже, а не лучше. Но должна же я хоть что-то сделать.

В темноте синева его глаз кажется почти бесцветной, спокойной и бездонной.

– К чему?

– К похоронам Люка.

– Его похоронили два года назад.

– Знаешь про кота Шредингера? – спрашиваю я осипшим голосом. – Предположим, что в закрытом ящике с нестабильным атомным ядром находится кот. Если ядро распадется, кот погибнет от ядовитого газа. Но пока никто не откроет ящик и не проверит, кот в равной степени и мертв, и жив.

– И похороны Люка – это кот Шредингера?

– Сегодня – да. Пока ты там не был, они как прошли, так и не прошли.

В темноте мне лишь по слабому блеску его глаз видно, что он моргнул.

– Билли… на самом деле Шредингер хотел показать проблему физической реальности в популярной тогда интерпретации квантовой механики. Дело там совсем не в…

– Чертовы ученые! – раздраженно выпаливаю я. – Мог хотя бы оценить красивый образ и просто подыграть?

Он смущенно молчит. И наконец находит слова, по которым слышно, что ему больно.

– Они не хотят, чтобы я сюда приходил. Родители Люка.

Я с трудом сглатываю. Слезы обжигают глаза, жестокость этих людей разъедает дыры в моем сердце. Что тогда должен чувствовать Седрик?

– Если тебе что-то по-настоящему нужно, то нужно это взять. Не можешь же ты ждать, пока они дадут тебе то, что не имеют права у тебя отнимать.

– Разве мало людей пострадало?

– Слишком много. Но это не твоя вина. Пожалуйста, сейчас просто поверь мне. Иногда бегство – это решение… меня оно привело к тебе. А иногда нужно брать то, что тебе необходимо. Потому что иначе никто не придет и не позаботится о том, чтобы ты это получил.

Седрик надолго задумывается. В итоге кивает, откашливается и говорит:

– Значит, я кот Шредингера. Раз они никогда не узнают, что я тут был, то я одновременно и был здесь, и не был.

У меня слегка дрожат руки, пока я достаю из кармана свой смартфон и маршрут. Сойер нарисовал мне, где находится могила Люка, однако у бармена весьма скромные навыки рисования, и на плане вообще нет этой восточной части кладбища. Густые кроны деревьев смыкаются над нами подобно крыше, которая держит под собой в плену тьму и не пропускает лунный свет. Полупрозрачные клубы тумана нависают над тронутыми временем и поросшими мхом камнями или ползут между жутких и частично разрушенных памятников, на которых с годами стерлись все буквы. Я собиралась включить фонарик, но Седрик накрывает мою ладонь своей.

– Пойдем так, – тихо просит он.

Я никогда не боялась кладбищ. Даже в детстве, когда тайком смотрела ужастики. Впрочем, раньше я и не ходила ночью по кладбищу, не говоря уже о его исторической части. В кустах шмыгают маленькие зверьки, ветер шепчет среди ветвей, а где-то очень далеко слышен вой сирены «Скорой помощи», что хоть и возвращает меня в настоящее, но вместе с тем и пугает.

– Страшно? – негромко спрашивает Седрик и кладет руку мне на плечи.

– Немножко.

– Мне тоже, – признается он, и, невзирая на то что Седрик подразумевает не то же самое, что и я, его откровенность придает мне храбрости.

– Мы же вместе. – Ты защищаешь меня от призраков, мысленно добавляю я. А я тебя.

Чуть погодя глаза привыкают к темноте. Мы дошли до часовни, и тут я уже могу сориентироваться. Цветы обрамляют расчищенные дорожки, в опустившихся сумерках они кажутся серыми и какими-то… забытыми.

– Вот она. – Могила Люка последняя в длинном ряду, за ней