Торможу на Воробьевых, минут двадцать шатаюсь по причалу взад-вперед. От воды веет прохладой. Неподалеку орут выпускники, такие же как я, только смеющиеся и счастливые.

Телефон, тренькающий в кармане, слышу не сразу. Какое-то время тупо пялюсь на водную гладь. Скольжу ладонью за смартфоном.

Гирш? Я был уверен, что он уже отжигает с кем-нибудь из наших девок на Королёвской даче.

– Чего тебе? – спрашиваю чисто по инерции. Связная речь вообще сейчас с трудом дается.

– Ты куда свалил?

Морщусь от громкого баса Яниса. Кажется, он в тачке, музыка долбит по нервам.

– Отвали, Гирш.

– Э!

Янис возмущается, но ржет.

– Развлечься хочешь, эмоциональный труп? Идея одна есть.

– Какая?

– Как в старые добрые, Азарин. Тебе надо остыть, а папочка знает, как выпустить пар.

Медлю какие-то секунды, прежде чем уверенно назвать свое место дислокации.

– Я на Воробьевых.

– Полчаса, и я там.

Слушаю гудки, не сразу убирая телефон обратно в карман. С Гиршем мы тусили все детство. До девятого учились в одной школе, потом его батя психанул и засунул в частный интернат «для непослушных богатых мальчиков» в какой-то заднице мира.

Но, несмотря на это, нас с ним до сих пор многое связывает. Мы как в мультике, одной крови.

Ян подваливает минут через двадцать. Тормозит резко, задницу тачки заносит. Сразу начинает вонять паленой резиной. От столкновения с моей машиной его спасает несколько сантиметров. Гирш высовывается в окно, бегло оценивая происходящее.

– Больной.

– Не ной, принцесса. Я торопился, – играет бровями. – Короче, схема такая…

* * *

– Где ты его вообще откопал? Гирша этого?

Отец орет уже минут двадцать. Я сижу на больничной койке, мать подвывает рядом.

Ее в этой ситуации жалко. Перед ней даже стыдно. Она ехала сюда с уверенностью, что я как минимум в коме, а как максимум одной ногой на том свете.

– Они это намеренно сделали, Алёна. Четко все продумали, даже денег охраннику сунули.

– Тимоша… – мама обессиленно вздыхает.

– Ай! – отдергиваю руку, в которую медсестра всадила шприц. Ухмыляюсь.

– Ему еще и смешно, – басит отец. – Вообще берегов не видит!

– Серёжа, не кричи, – мама всхлипывает.

– Не кричать? Я его придушу. Гаденыш. Как только мозгов хватило? На тачке по торговому центру, еще и пол-этажа разворотить!

– Но претензий же нет? – улыбаюсь и тут же морщусь. Разбитая губа дает о себе знать моментально.

Еще бы они были. Претензии эти. Сам ТЦ, да и магазин, который мы там в щепки разнесли, маленький подарок отца Яниса своей новой женушке. Гирш ее, конечно, всем сердцем любит. Думаю, она оценит подарок пасынка ко дню рождения. А ведь через неделю должно было состояться открытие.

Я хотел выпустить пар? О, я это сделал.

– Мозги совсем атрофировались? – продолжает возмущаться отец. – Весело тебе? – зыркает исподлобья.

– Не больше чем обычно, – пожимаю плечами.

Сознание слегка мутное. Резко затормозил, когда в стеклянную витрину влетели, шарахнулся башкой об руль. Сотряса вроде нет, док сказал. Правда, бампер в хлам…

– Серёжа, нам всем нужно успокоиться. Сынок, не провоцируй, – шикает на меня ма.

Но отца уже не остановить. Он завелся. И, в принципе, повод у него есть. Весомый.

– В военное. Экзамены сдаст, и чтобы духу его тут не было. Сегодня же позвоню Токману.

– Серёжа! – мама вскакивает на ноги. – Ты же помнишь, как поступил твой отец, но делаешь то же самое сейчас.

Папа стискивает зубы. Замолкает на пару минут. Взгляд испепеляющий, руки в карманах брюк.

Да, у него с отцом отношения были швах, конечно.

– Не то же, Алёна, – произносит уже спокойнее. – Не то же. Мой отец хотел сделать из меня вояку. А я хочу, чтобы этот, – брезгливо косится на меня, – нес ответственность за свои действия. Походит год-другой строем без увалов, устав поучит, туалеты подраит, вдруг мозгов прибавится.

Перспектива, конечно, так себе. Еще месяц назад он же трясся над моим образованием, а сейчас в секунды переобулся. Удобно. Хотя мне, если честно, плевать. Военное так военное. В данном временном отрезке хоть в космос. Главное, чтобы с Громовой больше не пересекаться. Как только о ней думаю, колотит.

Странное чувство, что-то между отвращением и повиновением. Если бы она сегодня сказала: «Приезжай», я бы на коленках к ней приполз. Но она не скажет.

– Сергей Алексеевич, там Гирш приехал.

Отцовский начбез заглядывает в палату. Вот и отец Яниса нарисовался. Ща папаши в тандем объединятся и вместе уже орать на нас будут. Ян, если что, в соседней палате со сломанным «крылом». Если я непристегнутый приложился об руль, то его чуть из тачки через лобовуху не выкинуло.

Весело…

– Отлично. Вырастили на свою голову, – продолжает возмущаться отец уже в коридоре.

Батя сваливает. Мама прилипает спиной к стене и прикрывает глаза.

Отворачиваюсь, не хочу на нее смотреть, потому что совести не хватает. Она переживает. Ей когда менты позвонили, она подумала, что мы с Гиршем насмерть в эту «палатку» влетели.

– Извини, – бормочу, приклеиваясь взглядом к жалюзи.

Мама всхлипывает. Делает шаг в мою сторону, а после медленно опускается на противоположный край кровати.

– Сынок, он перебесится.

– Нет, мам, я пойду учиться, куда он скажет. Военное так военное.

Это не обреченность в голосе. Это смирение. Все я прекрасно понимаю. То, что мы с Яном устроили – борщ. Отец все замнет, но с «живого» меня теперь не слезет.

А мне, мне, может быть, именно это сейчас и нужно. Лезть на рожон и получать по полной, потому что ориентиры стерлись. Добра и зла не существует, але!

– Что с тобой происходит?

– Ничего, мам.

– Тим… Это из-за ссоры с Ариной?

– Нет.

– Тим…

– Я не хочу об этом говорить.

– Ульяна сказала, что Арина переживает и…

– Мама, если ты все знаешь, спрашиваешь на фига?

– Что между вами произошло?

Что? Измена? Предательство? Нелюбовь?

Понятия не имею. Просто в одну секунду все превратилось в снежный ком. Одно за другим.

Только сейчас задаю себе вопрос, который мучает с самого начала… Она хоть немного меня любила? Самую малость, блин?!