Если Пьеро сам не понял, что скрывалось за словами монаха, то ему быстро подсказали, что проповеди неистового приора рано или поздно приведут к краху дома Медичи. Недовольство накапливалось, и достаточно малейшего повода, чтобы оно вырвалось наружу, как это не раз бывало во Флоренции. И Пьеро решился на шаг, которого избегал отец: под предлогом, шитым белыми нитками, он отослал Савонаролу в Болонью с тайной надеждой, что ему не позволят возвратиться в город. Фра Джироламо без пререканий согласился. Он-то смотрел значительно дальше, чем заносчивый правитель, и предвидел, чем кончится вся эта непродуманная затея. Во Флоренции сразу же усилилось брожение, и то, что дело принимает скверный оборот, стало ясно даже для такого неумелого политика, как Пьеро. К своему удивлению, он обнаружил, что народной любовью он не располагает, надежных помощников у него нет, а если у Медичи и остались сторонники, то на них положиться нельзя. Савонаролу пришлось вернуть.

Гроза надвигалась медленно, но неотвратимо. На «ярмарке новостей» у стен Синьории поговаривали, что доверенные лица фра Джироламо и некоторых знатных семейств города уже побывали во Франции, чтобы побудить Карла прийти во Флоренцию, избавить ее от «тирана» и помочь построить в ней «царство Божие». Насколько это верно, судить было сложно, ибо, как всем известно, такие дела не делаются в открытую. Поэтому подобным слухам верили далеко не все. Люди пожимали плечами: неужели флорентийцы сами не справятся с каким-то Пьеро, неужели они убоятся головорезов Орсини?

Эти «головорезы», пожалуй, оставались единственной силой, к которой Пьеро мог питать какое-либо доверие. Присвоив право набирать телохранителей, предоставленное в свое время Лоренцо, он увеличил численность своей охраны и поставил во главе ее Паоло Орсини — своего дальнего родственника по материнской линии. Очень скоро от этих охранников не стало житья. Синьория была завалена жалобами по поводу насилий, грабежей, пьяных дебошей, устроенных ими. Пьеро неоднократно предупреждали, что творимые его людьми и от его имени бесчинства могут повлечь за собой печальные последствия, но эти уговоры оставались гласом вопиющего в пустыне. Молодой Медичи не обращал на них внимания: какие там последствия могут быть для правителя, избранного Богом! Может быть, у Пьеро и имелись какие-то способности, но талантом отличать желаемое от действительного он явно не обладал. Управлять таким городом, как Флоренция, ему было не по плечу.

Негодование нарастало. Все ждали предрождественской проповеди фра Джироламо, ибо казалось, что пришло время сбросить тирана. Однако многие были разочарованы: по неведомым им причинам монах воздержался от грозных инвектив против незадачливого, надоевшего уже всем правителя и пошел проторенной дорожкой — излил чашу своего гнева на Александра и римскую курию. Им и досталось в первую голову. Он не пожалел резких слов, чтобы отхлестать тех священнослужителей, которые лишь создают видимость, что служат Церкви, следуют Святому Писанию, блюдут строгость нравов и умеренность, на деле же способствуют тому, что грех стал считаться добродетелью, а добродетель — грехом. Простирая руки к небесам, Савонарола призвал Бога покарать тех, кто пренебрегает исполнением долга, не может и не желает отличать добра от зла, правду от лжи, тех, кому наплевать на заботу о душах пасомых, ибо богатство для них превыше всего. «Нравы, — говорил фра Джироламо, — испорчены вконец. Столпы, на которые опирается нынешняя Церковь, лишь с виду порфировые, на деле же они деревянные. А то, что раньше всего лишь обслуживало богословие — все эти творения поэтов, ораторов, философов и астрологов, — теперь подменило собой Святое Писание. Достаточно посетить дома высоких прелатов Рима, чтобы убедиться в этом: они чтут лишь поэзию и ораторское искусство язычников и не стесняются с пеной у рта доказывать, что души можно спасти, если следовать поучениям Вергилия, Горация, Цицерона и иже с ними. Впрочем, ходить далеко не надо — таких лже-учителей хватает и во Флоренции».

Те, кто недоуменно пожимал плечами, не понимая, почему в столь благоприятный момент Савонарола оставил в покое Пьеро, торопили события. Что такое для приора нынешний правитель Флоренции, если он осилил самого Лоренцо — камушек под кузнечным молотом, подгнившее деревце перед ураганом! Он бил по главным противникам, мешавшим, по его мнению, построить «царство Божие» — по римской курии и «идолопоклонникам», возлюбившим язычество превыше заповедей Христовых. Флоренция загудела как потревоженный дымом рой пчел: «плаксы» были готовы хоть сию минуту идти громить осквернителей веры и новоявленных язычников. На всякий случай Синьория удвоила городскую стражу, но все понимали, что, если гнев народный выплеснется на улицы, она будет бессильна обуздать его. Сандро одолевал страх: еще по 1478 году он знал, сколь неистов флорентийский люд, впавший в ярость; тогда он не различает ни правых, ни виноватых, ни грешников, ни праведников. Здесь будут никчемными любые оправдания — их просто никто не станет слушать. И защиты искать не у кого, так как первые, которые покровительствовали ему, уступили место последним, для которых он всего-навсего живописец, осквернивший свою кисть изображениями языческих идолов.

В глазах истовых приверженцев фра Джироламо Сандро и подобные ему, безусловно, заслуживали того, чтобы их побили камнями. Лишь благодаря другим, более актуальным событиям чаша гнева Господнего не излилась на них. 25 января 1494 года умер, упав с лошади, престарелый король Неаполя Фердинанд. Сбылось третье предсказание Савонаролы — ушел из жизни еще один тиран. Следовательно, теперь нужно было ждать исполнения пророчества о приходе в Италию французского короля для сокрушения Антихриста, засевшего в Риме. Теперь даже сомневающиеся поверили в божественный дар фра Джироламо. Умы флорентийцев только-только успели переключиться на эту проблему, как Пьеро, словно задавшись целью доказать, что для него нет ничего святого и запретного, подбросил новую.

Будь это не нынешний правитель Флоренции, может быть, совершенный им поступок и не вызвал бы такого возмущения — в богатых флорентийских семействах случалось всякое. Но недаром прадед Пьеро завещал всем Медичи блюсти совет Аристотеля «ничего сверх меры»! Флоренция взвилась от негодования, когда в одно прекрасное утро Паоло Орсини по приказу Пьеро заточил в городскую темницу его кузена Джованни ди Пьерфранческо деи Медичи. Это было слишком: во-первых, у Пьеро не было права использовать городскую тюрьму в личных целях, а во-вторых, не в традициях города вовлекать власти в семейные дрязги — их полагалось решать в тесном кругу, а инцидент действительно не имел никакого касательства к делам Флоренции. Начала всё ссора из-за того, что Пьеро на одном из балов стал слишком назойливо приставать к даме сердца Джованни. Слово за слово, тот дал ему пощечину и в результате оказался в тюрьме. Флорентийцы возмутились: Пьеро ведет себя как новоявленный Нерон, которому не помеха узы родства, а тем более законы и традиции города. Настоящий тиран, мнящий, что ему все позволено! Пьеро пришлось оправдываться: Джованни, оказывается, поплатился не за пощечину, а за сколачивание заговора против него и Флоренции. Он-де вел переговоры с французами и предлагал им напасть на республику. Довод малоубедительный и не умиротворяющий накаленные до предела страсти — ведь сам Савонарола нарек Карла новым крестоносцем, бичом Господа, избранным избавить Италию от Александра и вернуть Церкви ее истинное предназначение. Пришлось снова пойти на попятную и освободить кузена.