шумоизоляция. Но я знаю, что он встает в шесть. Выходит в семь. И этот час я сама не своя.

И так же сама не своя вечером, когда он приезжает.

Наш визит на конюшни проходит для меня как в тумане. Воспоминания. Болезненные. Счастливые и от этого еще более болезненные!

Почему он так поступил со мной тогда? Почему?

Мне так больно думать об этом!

Казалось, я все уже переболела, пережила, перешагнула! А оказывается – нет.

Или это просто потому, что теперь он рядом?

Когда его не было – все казалось таким далеким и… ненастоящим. Словно не со мной. Не в этой жизни. Не в этой вселенной.

Иногда я вижу его, особенно когда он играет с детьми и… Мне хочется подбежать, заставить его встать на ноги, толкнуть в грудь и спросить – почему? Бить по его огромной грудной клетке, толкать, выбить из него все! Заставить его страдать!

Мама «считывает» все мои мысли. Берет меня за руку, тянет на кухню, где у нее всегда заварен ароматный травяной чай.

- Он и так страдает, детка. И сильно.

- Мне все равно.

- Разве? Ты ждешь ребенка от него.

- Я жду ребенка для себя. Для того, чтобы спасти дочь!

- Неужели? Ты так и скажешь ему, когда он вырастет? Я родила тебя, только чтобы спасти сестру, ты мне был не нужен?

- Конечно, нет!

- Знаешь, что всегда хотят слышать дети? Что их ждут и любят. Именно их! Ждут, чтобы обнимать, целовать, любить! Чтобы читать сказки. Чтобы воспитывать хороших людей.

Я качаю головой. Мама – идеалистка. Но я люблю ее.

- Конечно же я буду любить, я уже люблю его, или ее.

- И все-таки, что ты скажешь, когда ребенок подрастет?

- Мама, пожалуйста, можно я потом об этом подумаю?

- Подумай сейчас.

- Мам, я не могу. Пожалуйста.

Она обнимает меня, уходит. Я стою с чашкой чая. И чувствую холод, пронзающий позвоночник. Тамерлан заходит на кухню.

Сегодня мама предложила нам вместе лететь на Кипр. Он, конечно же согласился. И я понимаю, что так лучше, но…

Не понимаю себя.

Я ведь не хочу, чтобы он был рядом? Мне плохо, когда он рядом? Физически плохо? Меня словно выворачивает изнутри!

Я знаю, что у некоторых беременных развивается настоящая аллергия на мужа. Может, и со мной тоже самое? Правда, он мне не муж…

Но определенно его запах меня… выводит из себя.

- Зоя, все хорошо?

- Да. Мы с мамой пили чай.

- Нальешь мне чашку? Пожалуйста?

- Да, конечно, садись.

Наливаю чашку, я знаю, какая его любимая. Большая круглая, с нарисованным черным конем.

Ставлю и собираюсь выйти.

- Не посидишь со мной? Я хотел бы обсудить поездку?

- Извини, я устала. Хочу лечь. Давай завтра обсудим.

Он опускает голову. Молчит.

А мне хочется…

Хочется, чтобы он схватил меня и заставил остаться.

Как дико на меня влияет эта беременность. Я сама не своя. Какие-то дикие желания…

Завтра обсудить поездку не получается – Тамерлан рассказывает, что он должен ехать в Сочи.

Сочи. Для меня до сих пор этот город как триггер. Там было слишком хорошо. А потом было очень плохо.

Почему мама настаивает на том, чтобы я поехала с ним?

И почему я молчу, не в силах сказать нет? Твердое, четкое нет?

Я уже не раз летала на бизнес-джетах. Но в этот раз почему-то мне очень страшно и неуютно. Места себе не нахожу. И это заметно.

Сижу, вцепившись в ручки кресла.

Замираю, когда рука Тамерлана опускается на мою.

- Зоя, тебе плохо? Если хочешь, мы не полетим.

- Все… все нормально, - отвечаю, но сил на то, чтобы убрать свою руку не хватает.

Не двигаюсь, смотрю в иллюминатор на пробегающую под самолетом взлетную полосу. Когда самолет отрывается от земли Тамерлан слегка сжимает мою ладонь, наклоняется ближе.

- Все будет хорошо.

Чувствую, как моя рука дрожит под его рукой.

- Не бойся. Я с тобой.

Я хочу сказать, что не боюсь, но у меня словно язык отнимается. Хочу убрать руку, но не могу, она словно приросла к широкому подлокотнику.

Тамерлан как будто понимает все, он собирается отстраниться, и тут моя рука неожиданно для меня пытается удержать его ладонь. При этом я продолжаю смотреть в небо, на облака, проплывающие мимо.

Не знаю, сколько времени проходит. Нас выводит из транса стюардесса, которая приносит напитки. Минеральную воду для Тамерлана и свежевыжатый сок для меня.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​ После напитков предлагают завтрак – мы вылетели утром. Тамерлан задает вопрос, касающийся моей работы, я отвечаю. Мы разговариваем совершенно спокойно, свободно. Мне ничего не мешает разговаривать с ним. И ему, похоже тоже. Уже подлетая к аэропорту Адлера, я, наконец, решаюсь задать вопрос, который меня все время мучил.

- В каком отеле мы остановимся? – и молю Бога, чтобы он не назвал тот самый, в котором мы были вместе когда-то.

- Этот отель я построил два года назад. Новый, современный. Он не в самом Сочи. В Имеретинке. Красивый, тебе понравится.

- А как он называется?

Он наклонил голову, улыбнулся.

- Килиманджаро.

- Как интересно. Почему? В Сочи все отели называются как-то… Ну, Жемчужина, Чайка… Морская… Какие еще я даже не знаю, ну… Морские. Почему Килиманджаро?

- Мне… захотелось, - он снова улыбается, а мне почему-то жутко хочется узнать, в чем секрет.

- Мы с Петросом были на Килиманджаро. Там удивительно.

- Да, знаю. Я тоже был. Но мне больше понравился вид издалека, чем вид сверху.

- Точно! Когда я была наверху то не смогла уже ничего оценить. Это было жутко! Я чуть не убила Петьку за этот немыслимый поход.

Я смеюсь, вспоминая, как выбивалась из сил, учитывая, что всю мою поклажу несли сопровождающие нас портеры. Смеюсь и неожиданно замечаю взгляд, которым смотрит на меня Тамерлан и мне становится жарко. Щеки краснеют.

- Покраснела.

- Это от смеха. И воспоминаний. И… мне неловко с тобой. Извини.

- Я заметил, что тебе неловко. Просто до этого ты все время бледнела. А сейчас… покраснела.

Вижу, что ему хочется поднять ладонь, поднести ее к моему лицу. Просто потрогать мою кожу. И я… я, наверное, разрешила бы ему это, но…

Он ничего не делает.

И я понимаю, отчего меня больше всего морозит. Мне хочется, чтобы он что-то сделал. Чтобы разрушил лед, который сковывает меня.